За десять дней до войны

Эти последние перед суровыми испытаниями дни особенно отчетливо врезались в память. 12 июня 1941 года подводная лодка “Щ-310”, на которой я служил штурманом, выходила из главной базы Краснознаменного Балтийского флота — Таллина в море на патрулирование в район к северо-западу от острова Хиума (Даго) с задачей вести наблюдение за кораблями и судоходством на подходах к Финскому заливу. Одновременно ставилась задача по совершенствованию боевой подготовки экипажа.

Курсы, которыми мы шли, в общем-то были для меня уже испытанными. Все створные знаки, маяки, вехи, изгибы фарватеров — хорошо известны. К тому же Таллинский рейд и подходы к нему были очень толково оборудованы в навигационном отношении. Это, конечно, облегчало мою работу. Но штурманские обязанности в любых условиях плавания всегда не просты. Только успевай поворачиваться. Чуть зазеваешься, промедлишь, собьешься с курса — посадишь корабль на мель. Особенно на таком мелководном театре, как Балтийский.

Поэтому я и трудился, как говорят, в поте лица. Вверх-вниз по многометровому вертикальному трапу. Из центрального поста на ходовой мостик, а оттуда, со взятыми пеленгами, снова вниз, к карте.

В очередной раз поднявшись наверх, я дождался выхода лодки на створ Виимси, что южнее острова Нарген, и доложил командиру:

— Время поворота на курс 265 градусов.

— Добро,— ответил, как всегда, спокойно капитан-лейтенант Дмитрий Климентьевич Ярошевич.— Лево руля!

Спустя несколько секунд нос лодки как бы нехотя подался влево. А я еще раз с особым уважением взглянул на своего командира. Нравился он мне. Впрочем, не только мне, а всему экипажу. В нем чувствовалась большая внутренняя сила, уверенность в себе, в своих поступках. Была у Ярошевича и еще одна черта характера, способствующая созданию авторитета. Он доверял подчиненным, воспитывал в них самостоятельность, и особенно у таких, как я,— недавних выпускников военно-морского училища. Благодаря этому доверию командиры на “Щ-310”, например те, кто нес ходовую вахту, могли довольно уверенно управлять маневрами корабля, швартоваться к пирсам, производить срочное погружение, выходить в учебные атаки на суда “противника”.

Был наш командир и внешне красивым: высокий, черноволосый, с правильными чертами лица. Отличала его и исключительная аккуратность. Я никогда не видел его в помятых брюках, в несвежей сорочке. И даже в море, на подводной лодке, где кругом металл и с подволока зачастую сыплет капель, где страшная теснота и где, прежде чем повернуться, сделать шаг, следует подумать, не заденешь ли ты плечом, а то и головой какой-нибудь механизм, — Ярошевич всегда был опрятным, подтянутым, я бы даже сказал, элегантным.

Дмитрий Ярошевич до поступления в военно-морское училище работал слесарем в паровозном депо в городе Чарджоу. Видимо, не вря у нас говорили, что отец нашего командира был поляк, а мать узбечка: он хорошо знал узбекский язык.

Для меня он являлся представителем нового поколения командиров флота, воспитанных молодой Советской властью. Людей с крепкой рабочей хваткой и в то же время глубокой внутренней культуры, высокой интеллигентности, идейной убежденности и патриотизма.

Когда накануне нового, 1941 года старший лейтенант Ярошевич, получив назначение командиром на “Щ-310”, впервые пришел на лодку, то, собрав экипаж, он сказал: “Самый опасный человек на лодке тот, кто ничего не знает и ничего не умеет. Я призываю всех: совершенствуйтесь и совершенствуйтесь в своем деле. Изучайте корабль и свою специальность”.

Впоследствии, уже во время войны, мы все убедились, как важно знать свое дело и свой корабль. Сколько же раз благодаря высокому мастерству экипажа мы смогли успешно выполнять боевые задачи и избежать гибели!

Стремлению овладевать высоким мастерством во многом способствовала любовь к кораблю, преданность подводному флоту. Лично у меня желание стать подводником родилось, когда был курсантом последних курсов Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, которое окончил в мае 1940 года. Большую, если не главную, роль сыграл в таком решении удивительный человек, преподаватель училища капитан 1 ранга А. А. Ждан-Пушкин.

Это имя известно многим подводникам моего поколения. Благодаря безграничной преданности Александра Александровича подводным лодкам, его редкостному умению внушить любовь к делу другим, не один выпускник училища выбрал себе нелегкую, полную опасностей службу на подводном флоте.

Сам же Ждан-Пушкин еще в дореволюционном русском флоте был одним из первых командиров подводной лодки. Он принимал участие в боевых действиях на Балтике во время первой мировой войны. С 1917 года — в революционном Балтийском флоте. В качестве командира подводной лодки “Тигр” участвовал в историческом Ледовом походе кораблей из Гельсингфорса в Петроград. В 1924 году Александр Александрович окончил Военно-морскую академию, впоследствии командовал дивизионом подводных лодок, а с 1934 года перешел на преподавательскую работу.

Лекции по тактике боевых действий подводных лодок, которые он читал, как правило, без конспекта, всегда иллюстрировались живыми примерами мужества подводников, романтики их службы.

“Друзья, поверьте моему слову,— говорил он не раз курсантам,— за лодками исключительно большое будущее. Это оружие завтрашнего дня”.

Стоит только представить себе обстановку того времени, чтобы понять, насколько смелы и прозорливы были эти слова. Да, в первой мировой войне подводные лодки заявили о себе достаточно грозно. Однако после войны стали бурно развиваться и противолодочные средства. Все более совершенствовались противолодочные корабли, противолодочная авиация, минное оружие. Были изобретены новые гидроакустические приборы, так называемые асдики, лишавшие лодки главного преимущества — скрытности. Все это сказывалось на взглядах ведения войны на море. Например, к началу второй мировой войны фашистская Германия делала ставку в основном на надводный флот. Ему отводилась решающая роль в боевых действиях. Только в ходе войны было развернуто массовое строительство подводных лодок. Англия и другие морские державы основное внимание также уделяли крупным надводным кораблям.

Недавно, работая над статьей об эволюции боевого применения подводных лодок во второй мировой войне, я прочитал воспоминания гросс-адмирала К. Деница, командовавшего подводными силами фашистского флота, а в последние годы войны — всем флотом. Вот что он написал: “После первой мировой войны англичане очень много писали об асдике — новом средстве обнаружения подводных лодок, находящихся в подводном положении. Этот прибор якобы позволял обнаруживать подводные лодки на дистанции в несколько тысяч метров. В целом же подводная лодка объявлялась в Англии устаревшей боевой силой. Считали даже, что другим нациям не стоило строить подводные лодки”.

Ждан-Пушкин утверждал обратное. Он говорил нам, что в будущих войнах подводные лодки станут более грозной, если не главной, силой.

Впоследствии я не раз вспоминал эти его слова, когда участвовал в приеме от промышленности современных атомных подводных лодок или выходил на них в море. Как же прав был Александр Александрович! Могучие подводные лодки, способные, не всплывая на поверхность, обогнуть земной шар, действительно представляют сегодня такую силу, которой по плечу задачи оперативного и даже стратегического масштаба.

Ну а в то время мы, курсанты, слушали Ждан-Пушкина, как говорится, разинув рты. И постепенно, шаг за шагом, лекция за лекцией, становились такими же страстными поклонниками подводных лодок, как и наш педагог.

Вот почему, когда на последнем курсе нас стали спрашивать, где желаем служить после выпуска, я не колеблясь сказал: “Только на подводных лодках”.

Просьба была удовлетворена. С небольшим чемоданчиком в руках, с предписанием в кармане новенькой, с иголочки, тужурки, с лейтенантскими нашивками на рукавах, обуреваемый приподнятыми чувствами, я вступил с борта рейсового катера на кронштадтскую землю.

Кронштадт!.. В те годы не было, пожалуй, в нашей стране человека, который с благоговением не произносил бы это слово. И не случайно. Легендарный крейсер “Аврора” вышел из Кронштадта в Петроград, чтобы подать сигнал к штурму Зимнего дворца. Моряки Балтики уходили из Кронштадта на сухопутные фронты сражаться за молодую Советскую Республику. Колоссальным успехом пользовался замечательный фильм “Мы из Кронштадта”. Что же касается давней истории, то именно в Кронштадте в разные годы бывали адмиралы Г. А. Спиридов, Ф. Ф. Ушаков, Д. Н. Сенявин, М. П. Лазарев, Н. С. Нахимов, В. А. Корнилов, Г. И. Бутаков, С. О. Макаров и мореплаватели И. Ф. Крузенштерн, Ю. Ф. Лисянский, Ф. Ф. Беллинсгаузен, В. М. Головнин, Ф. П. Литке и другие, прославившие наше Отечество.

Понятно, что все это наполняло меня особой гордостью: не каждому моряку выпадала честь начинать службу в таком славном месте, как Кронштадт.

Чтобы попасть в штаб бригады подводных лодок, следовало пройти от причала рейсовых катеров значительную часть острова Котлин, на котором и находится Кронштадт. Но я не торопился. Хотелось как можно полнее вобрать в себя впечатления, проникнуться духом, историей этого города.

В тенистом Петровском парке, где на постаменте высится бронзовая фигура основателя регулярного российского флота и Кронштадта Петра I, я несколько раз прочел строки петровского наставления личному составу крепости: “Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело”.

Мог ли я подумать тогда, что в эти самые минуты, за тысячи километров от Кронштадта, в штабах фашистского вермахта, уже шла разработка плана войны с Советским Союзом. В этом плане, названном планом “Барбаросса”, в одном из его пунктов будут и предписания, касающиеся непосредственно Кронштадта. В директиве Гитлера № 21, предусматривавшей молниеносный выход фашистских полчищ на рубеж Архангельск, Волга, предписывалось следующее: “В ходе этих операций Балтийский флот русских быстро потеряет свои опорные пункты и, таким образом, перестанет быть боеспособным”. Что же касалось советских войск в Прибалтике, то операция, по замыслу Гитлера, “должна завершиться захватом Ленинграда и Кронштадта”.

Да, не знал я, находясь перед памятником Петру I в Кронштадтском парке, что назревали уже великие испытания, не знал и того, что пророческие петровские слова “оборону флота и сего места держать до последней силы и живота...” окажутся актуальными и для нас.

В береговой базе бригады подводных лодок я, как и требовал того Корабельный устав, представился тогдашнему командиру “Щ-310” капитан-лейтенанту Павлу Александровичу Морозову.

— Вам повезло,— сказал командир.— Лодка в ремонте, так что есть редкая возможность изучить ее досконально. Не советую терять времени. Засучивайте рукава и отправляйтесь в отсеки, в трюмы, на боевые посты.

Под началом Морозова я прослужил недолго, но его совет изучать лодку досконально выполнял с большим старанием. Наша “Щ-310”, или, как ее называли собственным именем, “Белуха”, являлась представителем второй серии советских подводных лодок. В ней были воплощены последние для того времени достижения отечественного кораблестроения.

А первыми советскими подводными лодками, входившими в строй в начале тридцатых годов, были лодки серии Д, или “декабристы”. В разработке их проектов и проектов последующих серий принимали участие конструкторы судостроительной промышленности и сотрудники различных институтов Военно-Морских Сил. Непосредственно руководили этим большим делом виднейшие советские ученые-кораблестроители А. Н. Крылов, П. Ф. Папкович, К). А. Шиманский.

Без преувеличения можно сказать, что выдающуюся роль в разработке первых и последующих серий отечественных подводных лодок сыграло конструкторское бюро, возглавляемое в течение ряда лет Б. М. Малининым. Под его руководством выросли опытные кадры конструкторов и строителей советских подводных лодок.

Вообще-то, имелось несколько модификаций лодок типа Щ. Однако по своим боевым возможностям, по тактико-техническим показателям они примерно были одинаковыми. В отличие от “декабристов” “щуки”, как их называли в быту, строились полуторакорпусными: легкий корпус не охватывал полностью, а прикрывал две трети длины прочного корпуса, по бортам имелись були, в которых находились главные балластные цистерны.

На вооружении “щук” было шесть торпедных аппаратов. Четыре — в носу и два — в корме. Общий запас — десять торпед. Имелась на лодках также артиллерия: две 45-миллиметровые пушки. Лодки обладали хорошими мореходными качествами. Дальность их плавания составляла 5 тысяч миль. Автономность по спецификации — 20 суток. Однако скорость была недостаточной: 12 узлов в надводном положении и 8 — в подводном. Забегая вперед, надо сказать, что славные советские подводники, перекрывая технические возможности, довели автономность плавания “щук” до 60 суток!..

Условия для того, чтобы хорошо изучить корабль, были действительно благоприятными. Ежедневно с утра надевал комбинезон и отправлялся на лодку. В период ремонта доступ к системам, механизмам, приборам более легкий, нежели в то время, когда лодка участвует в кампании. Кроме того, механизмы и системы можно было изучать в разобранном виде.

С блокнотом и карандашом в руках чуть ли не на животе я ползал по самым недоступным местам: буквально руками прощупывал системы погружения и всплытия, аварийного продувания, трюмно-балластные, системы воздуха высокого и среднего давления. Зарисовывал электросхемы, тщательно изучал устройство аккумуляторных батарей, способы их зарядки.

Для того чтобы грамотно разбираться во всей технике, требовались, разумеется, инженерные знания". Таких знаний в училище мы не получили, однако существенную помощь оказали товарищи по службе. В первую очередь командир электромеханической боевой части старший техник-лейтенант Михаил Сергеевич Кувшинов. Он помог мне не только хорошо изучить корабль, научил по памяти вычерчивать любую магистраль, но и приобщил, я бы сказал, к великому таинству, благодаря чему я проник в сущность действия всех систем и механизмов при погружении и всплытии, а также освоил варианты их переключения в сложных аварийных ситуациях.

В общем устройство лодки я постиг. Сложнее пришлось с практическим освоением своих прямых штурманских обязанностей, с практикой подводного кораблевождения.

Почему так произошло? Дело в том, что в военно-морском училище в те годы основной упор в обучении будущих флотских командиров делался все же на подготовку к плаванию на надводных кораблях. Педагоги у нас были замечательные. Так, преподаватель устройства мореходных инструментов Н. А. Сакеллари известен как один из виднейших штурманов. В 1905 году, во время перехода 2-й Тихоокеанской эскадры с Балтики на Дальний Восток, он исполнял обязанности штурмана на эскадренном броненосце “Орел”.

Не одно поколение советских моряков с благодарностью вспоминает преподавателя навигации контр-адмирала И. Н. Дмитриева. Иван Николаевич был штурманом на военном транспорте “Анадырь”, участвовал в походе 2-й эскадры и Цусимском сражении. Кстати, это единственный корабль из эскадры 3. П. Рожественского, возвратившийся обратным маршрутом вокруг Африки в Кронштадт.

В те годы, после выхода книги А.С. Новикова-Прибоя “Цусима”, мы, курсанты, не раз обсуждали обстоятельства и причины гибели русской эскадры. Узнав, что Иван Николаевич был участником этого боя, попросили рассказать о нем.

Иван Николаевич, под влиянием воспоминаний, растрогался. Помню такие его слова: “Когда в дыму сражения мы обнаружили гибель броненосца “Ослябя” — поспешили товарищам на помощь, но нас атаковали японские миноносцы и открыли огонь крейсера. Спасибо матушке-“Авроре”, она своими меткими залпами отогнала японцев, благодаря чему многих ослябинцев удалось спасти”.

В 1929 году контр-адмирал Дмитриев участвовал также в известном переходе линейного корабля “Парижская коммуна” (впоследствии “Севастополь”) и крейсера “Профинтерн” с Балтики на Черное море.

А кто из старого поколения моряков не знает преподавателя мореходной астрономии Б. П. Хлюстина! По его учебникам не одно поколение штурманов постигало искусство определения места корабля по небесным светилам. А на разработанной им теории зиждутся современные навигационные комплексы.

Так вот, с помощью отличных педагогов мы освоили теоретические законы кораблевождения, закрепили их во время практических плаваний. За годы учебы я, например, проходил практику на Черном море — на линкоре “Парижская коммуна” и на крейсере “Красный Кавказ”, на Балтийском море — на крейсере “Аврора”, и на учебном корабле “Комсомолец”.

Однако никто из моих сверстников ни разу не вышел в море на подводной лодке. Мы имели довольно общее понятие о сущности и особенностях прокладки пути корабля на глубине. Один раз, в 1938 году, в порядке знакомства мы посетили подводную лодку “Декабрист” в Севастополе. Хорошо помню, какое сильное впечатление произвел этот огромный подводный стальной корабль.

Правда, те, кто изъявил желание служить на подводных лодках, после выпуска из училища и сдачи государственных экзаменов, были направлены на двухмесячные классы переподготовки и там получили некоторые знания по основам подводного плавания, использованию оружия, тактике подводного боя. Но все же этих знаний было недостаточно, чтобы в полной мере отвечать требованиям, которые, как правило, предъявляются к подводникам-штурманам.

Вот почему наряду с изучением своего корабля я стремился при любом удобном случае выйти в море на лодке, которая не находилась в ремонте. Так, несколько выходов было совершено мною на “С-101”. Лодка эта новее нашей “щуки”, быстроходнее. Однако оборудование штурманской боевой части — идентичное.

Штурманом там служил мой ровесник Михаил Чуприков. Передо мной у него было одно преимущество: он уже совершил несколько походов и обрел практику подводных плаваний. Поэтому, когда я выходил в море с Чуприковым, то старался перенять все, в чем он меня опередил. Несколько раз удалось выйти в море и на новейшем в то время подводном крейсере “К-3”.

Подводные лодки типа К XIV серии конструкции М. А. Рудницкого начали строить перед войной. Пожалуй, это были самые совершенные подводные крейсера периода второй мировой войны. Они имели водоизмещение 1450 тонн, шесть носовых и четыре кормовых торпедных аппарата, две 100-миллиметровые и две 45-миллиметровые пушки. Такие подводные крейсера обладали надводной скоростью хода до 23 узлов, подводной — 10 узлов, могли взять на борт 24 торпеды и 20 мин.

Подводной лодкой “К-3” командовал капитан-лейтенант К. И. Малофеев. Мне он казался образцовым командиром.

Особое удовлетворение я испытывал, когда подводный крейсер, мощно рассекая волну, мчался с большой скоростью... Подводная лодка “К-3” с группой других перед самой войной была переведена на Северный флот, где и приняла участие в боевых действиях.

Вот на таких кораблях я и постигал практические навыки подводного кораблевождения. Но это было позднее. Я невольно забежал вперед, а потому вернусь к прерванному рассказу.

К моменту выхода “Щ-310” из ремонта у меня уже были некоторые практические навыки, хотя до полноценного специалиста было еще далеко.

После проведения ходовых испытаний и определения маневренных элементов корабля на мерной миле нас отправили к месту постоянного базирования в Таллин.

Здесь находилась 2-я бригада подводных лодок, которой командовал капитан 2 ранга А. Е. Орел. В бригаду входили два, как их называли, “щучьих” дивизиона и один дивизион малых лодок серии М. Нашим дивизионом командовал капитан 3 ранга М. В. Федотов.

Следует заметить, что боевая подготовка в те последние перед войной месяцы была весьма интенсивной. На берегу мы были редкими гостями. Главным образом находились в море.

Усиление интенсивности боевой учебы во многом связывалось с именем Народного комиссара Военно-Морского Флота Николая Герасимовича Кузнецова. Участник войны в Испании, он хорошо понимал, как важно это для будущего.

С большим напряжением трудились все экипажи лодок нашего дивизиона. Комдив капитан 3 ранга М. В. Федотов был человеком строгим. Благодаря его бескомпромиссной требовательности на лодках поддерживался образцовый порядок. Особенно жестко он добивался, чтобы каждый механизм, каждый инструмент и аварийное имущество всегда были на своем месте, в исправности и готовности к использованию.

Впоследствии, в минуты смертельной опасности, когда на лодку сыпались глубинные бомбы, когда ходуном ходил весь набор прочного корпуса и из образовавшихся щелей в нем кинжальными струями хлестала вода, мы не раз с благодарностью думали о комдиве, приучившем нас к строгому порядку. В неимоверном грохоте, а зачастую и в кромешной тьме каждый член экипажа быстро мог отыскать нужный инструмент, подпору, чоп, чтобы бороться за живучесть корабля.

Вот и 12 июня, в тот самый день, о которого я начал свой рассказ, “Щ-310” выходила в море, чтобы продолжить совершенствование действий экипажа, отработать ряд новых учебно-боевых задач. В привычном ритме тянулась походная жизнь: вахты, учения, тренировки. Большую часть времени находились под водой.

Не помню точно, на какие по счету- сутки плавания выпало мне нести ходовую вахту. Кстати, сегодня на некоторых кораблях штурманы освобождены от этого. А, думается, зря. Именно вахта вырабатывает у офицера командирское мышление, командирские навыки. Она приучает его к большой ответственности за корабль и за людей. А ведь вахту обычно и несут потенциальные командиры. Вахта — лучшая школа управления маневрами корабля, особенно подводной лодки...

Итак, было раннее утро. За исключением смены, которая несла вахту, весь экипаж отдыхал. Находился в своей крохотной и единственной на лодке каюте и командир корабля.

Около шести утра, в соответствии с графиком, я приказал подвсплыть на глубину 8 метров и поднял перископ. Взору открылась благодатная картина. Всходило яркое июньское солнце. Море отливало червонным золотом. В бездонном небе застыли крутобокими островами ослепительно белые облака.

Я медленно обвел перископ по всему горизонту. (Кстати, “перископ” — слово греческое. Оно означает “смотрю кругом”.) Горизонт, как мне показалось, был чистым: в поле зрения не наблюдалось ни одного судна. И я уже собирался вновь уйти на глубину. Как вдруг вдали, словно на проявляемом фотоснимке, появились две тонкие мачты какого-то транспорта.

— Лево руля, курс 210 градусов,— незамедлительно объявил я.

Прибыл в центральный пост и Ярошевич.

— Транспорт водоизмещением 6—8 тысяч тонн. Ход 12 узлов. Курс 35 градусов. Дистанция около 70 кабельтовых,— доложил я.

— Как пеленг? — спросил командир.

— Пеленг медленно меняется на нос, транспорт уходит.

Ярошевич подошел к перископу, какое-то время вел наблюдение, затем направился к карте, где к этому моменту кроме прокладки нашего пути я нанес и курс встречного транспорта. Изучив карту, Ярошевич с одобрением взглянул на меня:

— Неплохо. Будем всплывать. Командуйте.

— По местам стоять к всплытию! — тотчас откликнулся я на отданное приказание.— Подготовить дизеля на продувание балласта, электромоторам — полный ход!

Мы всплыли на безопасном удалении от транспорта. Это было немецкое судно. В корме, на флагштоке, лениво трепыхалось большое красное полотнище с фашистской свастикой в белом кругу.

Поднявшись наверх, мы с командиром наблюдали за транспортом. На палубе — ни души. Зато вся она была заставлена какими-то предметами, тщательно укрытыми брезентом.

— Уверен, что это танки,— произнес Ярошевич.— А все нутро транспорта, как арбуз семечками, набито солдатней. Как, по-вашему, штурман, куда он держит путь?

— В Финляндию,— ответил я. Между тем нас тоже увидели на транспорте: резко изменился его курс, увеличился ход, из трубы посыпались искры.

— Да, — задумчиво произнес Ярошевич. — Транспорт, несомненно, идет из Германии в Финляндию. И, конечно, на нем переправляют военную технику и войска... Не помните, сколько таких транспортов мы встречали pа последние дни?

— По пять-шесть в сутки,— ответил я.— Но надо заглянуть в вахтенный журнал.

— Проверьте точно, — приказал Ярошевич, — и подготовьте радиограмму в штаб флота.

Ответа на эту радиограмму мы не получили. Да, собственно говоря, в этом и не было необходимости. По радио поступило приказание: “Следовать в Рижский залив для производства учебных торпедных стрельб”.

Мы круто изменили курс и направились в Ирбенский пролив.