Экипаж

У маленького пирса на северной стороне бухты, где была ошвартована “Малютка”, нас встретил невысокого роста офицер с нарукавными нашивками старшего лейтенанта. Он отрапортовал командиру дивизиона о том, что личный состав корабля выстроен по большому сбору, и назвал свою должность: помощник командира подводной лодки “Малютка”.

— Знакомьтесь, — обратился ко мне Лев Петрович, — это ваш помощник, Александр Косик, лихой донской казак. Орден Знак Почета он получил еще до военной службы за заслуги в коневодстве. А вы, Иосселиани, умеете ездить верхом?

— Как же, товарищ комдив, — забасил Косик, — люди с гор всегда были лучшими наездниками.

В ожидании нас на верхней палубе подводной лодки был выстроен экипаж “Малютки”. Лев Петрович представил меня личному составу и хотел было еще что-то сказать, но сигнал воздушной тревоги, раздавшийся во всех уголках бухты, рассыпал строй.

Я взбежал на мостик “Малютки” и вступил в командование подводной лодкой.

— Открыть огонь! — была первая команда, которую я подал.

Артиллеристы открыли огонь по фашистским самолетам одними из первых в бухте.

Самолеты бомбили корабли с большой высоты. Но только одна бомба попала в уже поврежденный ранее транспорт, сидевший на мели у выхода из базы. Большинство же бомб разорвалось в море.

После отбоя я приказал собрать экипаж на верхней палубе корабля и сказал;

— Формально я еще не вступил в командование подводной лодкой, но я ею уже командую и не могу не отметить отличную стрельбу наших, артиллеристов. Я все время следил за трассами снарядов. Хорошо ложились!

Я не хотел говорить о том, что самолеты летели на большой высоте и поразить цель на таком расстояний было почти невозможно.

Подводники переглядывались, и я не понимал, означает ли это одобрение моих слов или они принимают меня за чудака.

— Хочется выразить нашим артиллеристам благодарность, — продолжал я. — И если торпедисты так же владеют своим оружием, мы с вами выйдем в число передовых кораблей дивизиона. А пока нужно как можно скорее закончить ремонт Все мы, в том числе, конечно, и я, обязаны хорошо знать свой корабль. Новички должны изучить устройство подводной лодки в процессе ремонта, специального времени для этого у нас не будет.

Отпустив людей, я почувствовал, что с меня течет пот, а щеки пылают. “Правильно ли поняли меня люди?” — подумал я и решил пройтись по отсекам.

Каково же было мое изумление, когда в одном из отсеков я встретил своего старого знакомого — рабочего судостроительного завода Метелева.

— Дядя Ефим! — обрадовался я. — Какими судьбами?

— Ярослав Константинович! Рад снова с тобою встретиться!

Я действительно так обрадовался этой встрече, что хотел обнять и расцеловать старого рабочего. Но на нас смотрело много людей, и это почему-то меня остановило. Видимо, то же испытывал и Метелев.

— Так вот, корабли ремонтируем. С другом тут, помнишь “шпиона” Селиванова?

— Как же, помню! — отозвался я, пожимая руку оказавшемуся здесь же Селиванову.

Мы долго беседовали, вспоминая подробности первых дней войны.

— Ну, а как ремонт? — перевел я разговор на деловую? тему.

— Раньше срока будет все готово, товарищ командир, ты нас знаешь, — уверенно ответил Метелев.

Мы привыкли верить слову рабочих. В тяжелые дни войны золотые руки судостроителей не раз совершали чудеса. И без того сжатые сроки ремонта и ввода в строй поврежденных в боях кораблей, как правило, всегда сокращались.

— “Камбалу” ввели в строй за пять дней до срока, — напомнил я.

— Наше дело строить, — вмешался Селиванов, — воюйте хорошо, а мы со своими делами справимся.

Селиванову было лет сорок, но, когда он улыбался, ему можно было дать не больше тридцати: морщинки на его широкоскулом добродушном лице разглаживались, глаза блестели молодо, задорно.

— Мы пахали... Обеспечим! — передразнил друга Метелев. — Ты обеспечь, а потом говори! Без матросов мы с тобой ничего не обеспечим...

— Дядя Ефим всегда верен себе: скромность, трудолюбие и скромность! — рассмеялся я. — Матросы без ваших умелых рук и опыта возились бы до самого конца войны...

— Точно, — ввернул Метелев все более входившее в обиход словечко.

— Дядя Ефим, — перебил я старика, — вы могли бы найти немного свободного времени? Хочется кое о чем с вами посоветоваться.

— Вечером хочешь? — Ефим Ефимович на секунду задумался.

— В любое время. Приходите ко мне на плавбазу, в каюте поговорим. Если вдвоем с Селивановым придете, еще лучше.

На этом мы разговор с Метелевым закончили, так как пришел рассыльный с приказанием начальника штаба соединения прислать личный состав “Малютки” на плавбазу, где подводной лодке “М-35” должны были торжественно вручать гвардейский флаг. За высокое воинское мастерство, дисциплину, организованность и мужество в борьбе с противником на Черном море всего несколько дней до того подводная лодка “М-35” была преобразована в гвардейский корабль, и вручение гвардейского флага было большим праздником не только для именинницы и для всего нашего соединения, но и для всего флота.

Первые советские гвардейские части в дни Великой Отечественной войны появились в сентябре 1941 года, когда наиболее отличившиеся в боях 100, 127, 153 и 161-я стрелковые дивизии были удостоены Верховным Главнокомандованием этой великой чести.

В дальнейшем число гвардейских частей росло. В Советской Армии появились гвардейские корпуса, а также гвардейские части в танковых соединениях, в авиации и во флоте. Вся реактивная артиллерия стала гвардейской.

К моменту появления первого гвардейского корабля в нашем соединении советская гвардия имела уже свою славную историю и сыграла выдающуюся роль, участвуя в историческом контрнаступлении советских войск под Москвой в конце 1941 года.

Непродолжительный по времени, но исключительно богатый по содержанию опыт боевых действий на фронтах Великой Отечественной войны свидетельствовал о том, что ознакомление с методами боевых действий советской гвардии имеет большое значение для всех частей, кораблей и соединений, а также для флота в целом.

На кораблях, стоявших в тот день в бухте фронтом к ошвартованной к борту плавбазы подводной лодке “М-35”, были выстроены все матросы, старшины и офицеры. На правом борту плавбазы “Эльбрус” в две шеренги выстроился личный состав “М-35” с командиром корабля на правом фланге.

Под звуки духового оркестра командир соединения выносит на верхнюю палубу гвардейский флаг. За командиром идут начальник политотдела, начальник штаба и другие командиры.

Командир соединения подходит к личному составу “М-35” и, остановившись в нескольких шагах перед строем, дает знак своему начальнику штаба зачитать приказ Верховного Главнокомандующего о преобразовании “М-35” в гвардейскую подводную лодку. Оркестр умолкает.

В тишине, нарушаемой лишь криком чаек за кормой плавбазы, торжественные слова приказа слышны почти на всех кораблях в гавани.

Я стоял вместе с экипажем “Малютки” возле носовой артиллерийской башни плавбазы и внимательно наблюдал за моряками подводной лодки-именинницы. На их лицах было написано ни с чем не сравнимое чувство гордости за свой корабль. И я не сомневался, что, глядя не этих богатырей, остальные подводники также думали о своем долге перед социалистической Родиной. Гордясь за своих друзей и товарищей, удостоенных высокого звания, каждый из присутствовавших на торжестве подводников мысленно прикидывал, что ему лично нужно сделать, чтобы равняться по гвардейцам, передовым воинам соединения.

После того как был зачитан приказ, командир соединения сделал шаг вперед и вручил Гвардейское знамя командиру “М-35” капитану третьего ранга Прокофьеву, Держа в левой руке древко знамени, Прокофьев опустился на правое колено. Его примеру последовали все остальные члены экипажа гвардейской подводной лодки.

— Я, воин Вооруженных Сил Советского Союза, — огласили бухту произносимые экипажем “М-35” слова клятвы гвардейцев, — получая Знамя советской гвардии, даю торжественную клятву: быть преданным до последней капли крови делу Великой партии Ленина, разить врагов Родины до полного их уничтожения и торжества нашей победы!

Подводники произносили слова клятвы с чувством глубокой ненависти к врагу.

— Клянусь быть образцово дисциплинированным и бдительным воином! Строго хранить государственную и военную тайну! Беспрекословно выполнять все требования воинских уставов и приказы командиров! Клянусь постоянно совершенствовать свои военные знания и умело применять их в борьбе с врагами Родины!

Прокофьев приложил к губам и поцеловал новое Гвардейское знамя корабля. Затем он поднялся и, став впереди колонны, под звуки марша повел экипаж на борт “М-35”. Здесь подводники выстроились для торжественного подъема флага.

— Гвардейский флаг поднять! — скомандовал Прокофьев, когда все недолгие приготовления были окончены. Оркестр заиграл Гимн Советского Союза, и по стальной мачте медленно поплыл вверх гвардейский флаг.

По окончании торжества я приказал отправить экипаж на “Малютку”, а сам направился в каюту начальника штаба соединения капитана второго ранга Андрея Кудели, куда меня пригласили.

— Вы ознакомились с кораблем? — сухо спросил он меня.

— Так точно. Я был на корабле в течение, — я глянул на свои ручные часы, — более пяти часов...

— О-о-о, много! — Куделя улыбнулся. — В военное время это много. Вы должны уже кое-что знать.

Я молча пожал плечами, не понимая, к чему он клонит.

— Хочу вас с самого начала ориентировать, — продолжал капитан второго ранга, усаживаясь за рабочий стол. — Вам придется сдать следующие экзамены: устройство подводной лодки, уход за механизмами, организация службы, морской театр, противник морской и сухопутный, а также знать все боевые наставления и инструкции.

— Так точно, мне комдив все сказал, — вставил я. — и в моем блокноте уже сделана соответствующая запись.

— Где вы научились перебивать старших при раз-говоре?

— Виноват! Прошу прощения!

— То-то же! — Куделя внезапно улыбнулся. — Комдив вам не все сказал, я хочу пояснить более подробно...

И действительно, оказалось, что предметов для предстоящих экзаменов было гораздо больше, чем я предполагал.

— Таким образом, получается, — заключил Куделя, — для того чтобы вас выпустили в море как командира корабля, Надо вам получить четырнадцать пятерок, не меньше. Одна же четверка может испортить все дело. При этом все экзамены надо сдать за четырнадцать дней, учтите.

— Да, по предмету в день...

— Нет, не так. Последовательно эту задачу нельзя решать, у вас не хватит времени, — он посмотрел мне в глаза. — Нужно все предметы изучать одновременно, только так. Тогда на каждый предмет получится по четырнадцать дней. Вполне достаточно, не правда ли?

Мы рассмеялись.

— Иначе нельзя, работать приходится именно так. Вы же видели: “М-35” стала гвардейской. Чем хуже матросы вашей “Малютки”? Ничем, правда? Значит, и ваша лодка должна быть гвардейской...

— Ну-у, гвардейской! Нам бы... хотя бы размочить...

— Почему “хотя бы”? — спросил начальник штаба. — Вашей лодке легче стать гвардейской, чем той же “М-35”...

— Почему?

— Потому что в вашем распоряжении, милый мой, теперь боевой опыт гвардейцев. Изучайте его и используйте. Они ведь этого не имели...

Спорить против таких доводов было трудно. За год войны наши подводные лодки на Северном флоте, на Балтике и на Черном море получили колоссальный опыт боевых действий. Изучение и умелое использование этого ценнейшего опыта предопределяло успехи в бою и намного облегчало выполнение боевых задач в море. И кто исходил в своей работе и учебе именно из этой простой истины, тот неизменно находился в числе передовых воинов-победителей, будь это на море, в воздухе или на сухопутье.

Капитан второго ранга приказал мне составить план моих личных занятий и подготовки экипажа к выходу в море и представить его на утверждение командования не позже следующего дня.

Вечером я пригласил к себе рабочих.

— Я уже знаю. о чем ты меня будешь спрашивать, Ярослав Константинович. — Ефим Ефимович опустился на предложенный ему стул и пригладил поседевшие пышные усы.

— Тем лучше, дядя Ефим, ведь мы старые знакомые.

— Твой новый экипаж хороший... люди трудолюбивые, добросовестные и... очень хотят, рвутся, можно сказать, в бой. Но... только все зависит от тебя! — Ефим Ефимович многозначительно посмотрел на меня. — Только от тебя! Твой предшественник был мягковат. А начальник должен быть твердым и справедливым, понял?

— Главное — надо быть справедливым! — поддержал старика Селиванов.

— Это он меня упрекает, — пояснил, улыбаясь, Метелев, — дескать, он много работает, а я его мало хвалю. А зачем хвалить? Его недавно наградили медалью “За боевые заслуги”. Вот и похвала!

— Поздравляю! — сказал я, протягивая руку Селиванову.

— Будто я и впрямь требую, чтобы меня хвалили, — оправдывался смущенный Селиванов.

— Прошу меня извинить, товарищи, — спохватился я. — Нечем угостить. Только сегодня прибыл на корабль...

— Это ты брось, Ярослав Константинович, — махнул рукой Метелев, — после войны будем угощаться.

— Надеюсь, еще до конца войны найдем возможность...

— Ну, если найдем, хорошо. — Ефим Ефимович явно не хотел распространяться на эту тему. — Одним словом, ты не уверен, что матросы, старшины да и... видать, командиры хорошо знают устройство “Малютки”... В этом дело?

Я утвердительно кивнул головой.

— Да я и сам почти не знаю ее...

— Ну, ты быстро изучишь. А вот у кого образования поменьше или, скажем, кто чванится, стесняется подчиненных, не знает, как к делу приступить, — тому посложнее. Думаю, лучше всего будет не силком, а личным примером.

— Силком и не заставишь, — подтвердил Селиванов. — Это не зачет сдавать.

— И на “Камбале” так было. Зачеты все сдали, а дело знали плохо! — припомнил Метелев. — Человек должен сам себя строго экзаменовать. Надо сознанием брать. По-моему, подводники чертежи знают хорошо, а на месте, у механизмов, не всегда разбираются, что к чему. Лодку надо изучать на лодке, самому надо все вычертить с натуры, а не зубрить по чужим чертежам.

— А как, на ваш взгляд, дисциплина на корабле?

— Нормальная, — просто ответил Ефим Ефимович. — Дисциплина может быть и лучше, если крепче возьмешь, может остаться и такой. Народ хороший, люди не подведут...

— А теперь главное: что можно сделать, чтобы ускорить ремонт? Чем можем мы вам помочь?..

— Срок, Ярослав Константинович, ты знаешь.

— Ну, мы постараемся закончить работы пораньше, — перебил Селиванов.

— Обнадеживать трудно, Ярослав Константинович, сроки сжатые. Постараемся, конечно. Подводники нам помогают, большего от них, пожалуй, и не потребуешь...

Давно уже перевалило за полночь, когда Метелев и Селиванов вышли из моей каюты.

После их ухода ко мне явился с докладом и проектом плана работ и занятий на следующий день старший лейтенант Косик.

— Мы с вами завтра целый день будем заниматься вместе! — заявил я Косику после утверждения плана. — Вы мне будете объяснять устройство лодки. С утра приходите в комбинезоне и пойдем по кораблю.

— Может быть... сперва ознакомитесь с документами... в каюте?

— Нет, подводную лодку изучают на подводной лодке.

— Да, но буду ли я хорошим учителем, товарищ командир?

— Как так? Вы помощник, вы должны лодку знать лучше всех.

— Есть! — произнес несколько озадаченный Косик. С утра следующего дня мы действительно начали изучение “Малютки”.

В первом отсеке нас встретил с рапортом старшина группы торпедистов Леонид Терлецкий.

— Будем изучать устройство лодки. Занимайтесь по плану, не обращайте на нас внимания, — сказал я старшине.

— Есть! — отрезал старшина, стоя в положении “смирно”. В его маленьких хитроватых глазках я уловил искорку улыбки.

— Что улыбаетесь?

— Никак нет, — вывернулся Терлецкий, — то есть...

— Не обращать внимания на начальников трудно, — помогая своему старшине, вмешался в наш разговор матрос Свиридов.

Общее устройство подводных лодок типа “Малютка” я знал. И поэтому занятие мы начали сразу с детального изучения систем и боевых установок. Мы залезали буквально во все уголки корабля, подробно занося на чертеж все, что видели и ощупывали. Таким образом, постепенно составлялись подробнейшие схематические чертежи расположения боевых механизмов и систем — главной водяной, воздуха высокого, среднего и низкого давления и других.

Глядя на нас, и остальные офицеры и старшины “Малютки” все свободное от работ по ремонту и частых в те горячие дни боевых тревог время стали посвящать совершенствованию своих знаний.

— За последнее время подводники твоей “Малютки” помешались. В этом, конечно, ты сам виноват! — переступая через леер на борт “Малютки”, с места в карьер заметил однажды мой старый приятель Михаил Грешилов. При этом он привычным движением огладил пышную черную бороду, подошел к столику, заваленному чертежами и рисунками, и принялся их рассматривать.

— Помешались? — повторил я, обнимая своего друга.

— Говорят, у тебя все — и начальники, и подчиненные — днем и ночью изучают подводную лодку, спешат с ремонтом. Рабочие как будто даже не спят...

— Война ведь, — отозвался я. — Это не только мое влияние.

— Нет, твое!

— Я знаю, ты любишь подбодрить людей. Но имей в виду, я рассчитываю на твою помощь... конечно, советами главным образом.

— Готов помочь чем могу. Но пока, я вижу, ты сам справляешься... Чувствуется школа Льва Петровича... Я, брат, так же, как и ты, начинал. Поначалу было нелегко, — и Грешилов с увлечением принялся рассказывать о своей службе в должности командира подводной лодки.

В командование лодкой он вступил два года назад. Задолго до первого выхода в море, пока лодка достраивалась, экипаж сроднился с кораблем, досконально изучил его. И когда в марте 1941 года закончились заводские испытания, на лодке был поднят Военно-Морской флаг.

В присутствии всего личного состава Грешилов скомандовал: “Военно-Морской флаг поднять! Заводской спустить!”

В этот миг он понял, что пройден важный рубеж на жизненном пути. Комсомолец из курской деревни, попавший на флот, вступал в ответственную роль командира корабля. И люди, замершие в строю, отныне будут выполнять свой долг перед Родиной, следуя его приказаниям. Они должны повиноваться его воле, учиться у него... Сможет ли он быть таким командиром? Есть ли у него все, что необходимо для этого?

Недолго пришлось Грешилову свыкаться с новой ролью, всего три месяца. Однако за это время экипаж успел изучить все капризы своей лодки и полюбить ее. Грешилов всячески старался укрепить в экипаже чувство любви к своему боевому кораблю.

На борту лодки не было человека старше тридцати лет. Большую часть экипажа составляли комсомольцы. Для каждого из них лодка была не только военным кораблем, но и частицей Родины.

Но знания механизмов и устройств лодки слишком мало для командира корабля. Надо хорошо изучить людей, заниматься их воспитанием. А эту задачу можно решить лишь путем повседневного общения с подчиненными. И Грешилов долго и настойчиво работал со своим коллективом. Зато он мог почти безошибочно сказать, как будет вести себя тот или иной член экипажа в минуту трудного испытания. Знал, что можно довериться главному старшине Борису Сергееву, отлично изучившему свое хозяйство и ревностно следившему за тем, чтобы электрическое сердце лодки не давало перебоев, знал, что можно положиться на старшину торпедистов Владимира Макаренко, исполнительного подводника, влюбленного в свои торпедные аппараты.

Проверкой экипажа явилась первая учебная атака по эскадренному миноносцу. “Залп” был дан без промаха, и корабль “пошел ко дну”. Торпедист Макаренко с чувством собственного достоинства принимал поздравления от товарищей.

— А что тут удивительного? — говорил он. — Разве хороший торпедист промажет?

И хоть это была всего лишь первая учебная атака, каждый член экипажа думал тогда так, как старшина торпедистов.

Никто в те дни не предполагал, что не пройдет и месяца, как из этих торпедных аппаратов придется дать залп не по условному противнику, а по кораблям врага, коварно напавшего на нашу Родину.

Началась Великая Отечественная война, но экипаж не сразу принял в ней участие. Ему пришлось пройти большой курс боевой подготовки, прежде чем он смог выйти в море, чтобы уничтожать вражеские транспорты.

— Мы дорожили каждым часом, — рассказывал Грешилов, — чтобы закрепить навыки, приобретенные экипажем в дни мирной учебы. В интервалы между воздушными тревогами, собравшись в кают-компании, офицеры старались заглянуть в будущее. Что принесет экипажу первый боевой поход? Хорошо ли подготовлен экипаж к выполнению воинского долга? Снова и снова тщательно проверяли каждую деталь оборудования лодки, испытывали ее ходовые и маневренные качества, тренировались в быстром выходе в атаку.

Наконец командование выпустило подводную лодку в море. Долго бороздила она синюю гладь, не встречая противника. Экипаж досадовал: дни уходят, а мы бездействуем. Морякам казалось, что во всем флоте только они не могут использовать свое оружие против врага. Но, досадуя, как и все, мы чувствовали удовлетворение. Экипаж, как говорится, обжил море.

С первой позиции экипаж возвратился без боевого успеха. Не принесли военной удачи и второй и третий выходы в море. Даже самые нетерпеливые поняли, что на войне терпение так же важно, как и способность к стремительным действиям.

Другие лодки соединения уже открыли счет потопленных вражеских кораблей. Только наша лодка еще не выпустила по врагу ни одной торпеды.

— Зато вам потом повезло, — перебил я рассказ Грешилова.

— И вам также повезет. Все зависит от желания и энергии. Ваша “Малютка” поновее нашей лодки... Я считаю, вы должны нас обогнать в боевых успехах...

— Да что ты! — рассмеялся я.

Я так подробно передаю рассказ Грешилова потому, что экипаж, которым он командовал, одержал к тому времени пять блестящих побед. Расспрашивая моего друга, я про себя решил следовать его примеру.

— Прибыл вновь назначенный к нам матрос Поедайло, товарищ командир, — обратился ко мне Косик, — прикажете представить?

— Зовите!

— Какой Поедайло? — заинтересовался Грешилов. — Ах, это тот разгильдяй... Недисциплинированный подводник. Правда, в боях участвовал...

— Храбрый?

— Раз недисциплинированный, значит, трус и лентяй.

— На мостик проворно поднялся щеголеватый, краснощекий матрос в лихо сдвинутой на самый затылок бескозырке. Разглядывая его, я невольно припомнил кинофильмы, в которых действовали “братишки” времен гражданской войны с пошлыми манерами и склонностью к анархизму.

— Матрос Поедайло прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы! — доложил Поедайло. Его довольно красивые круглые глаза самоуверенно “сверлили” меня.

— Не по уставу докладываете! — вырвалось у Косика, но, встретив мой взгляд, он замолчал.

— Война, товарищ старший лейтенант! — развел руками Поедайло, искоса глянув на помощника. — Что поделаешь, не до уставов...

— Вот поэтому-то и следует особенно строго соблюдать уставные положения, товарищ подводничек! — смерив с ног до головы матроса, заметил я.

— Узнаю вас, узнаю, Поедайло, — вздохнул Грешилов.

— Ах, простите, товарищ капитан-лейтенант, не заметил, здравствуйте! — матрос, казалось, смутился.

— Ив этом вас узнаю! Вы не имеете права не замечать тех, кого вы должны приветствовать, — сухо заметил Грешилов.

— Нет, честное слово, не заметил! Вы за тумбой стояли. Оказалось, что матрос Поедайло служил последовательно почти на всех лодках дивизиона и везде проявил себя только с плохой стороны. От него всюду старались избавиться и в конце концов под каким-нибудь предлогом списывали с корабля.

— Да, от такого нужно избавляться, — пробасил Косик вслед Поедайло, которого боцман уводил через кормовой люк в лодку.

— Попробуем воспитать, может, что и выйдет из парня, — возразил я.

— Попробуйте, попробуйте! — иронизировал Грешилов. — Иногда бывают чудеса. Мой боцман с ним ничего не мог поделать. В конце концов он сам однажды напился.

— Поедайло одолел?

— Да. А Поедайло потом хвастал, что он перевоспитал самого грозного и исправного боцмана на дивизионе...

— А сколько же раз он сидел на гауптвахте?

— Не помню. Но взыскания с арестами он имел... и много раз, — ответил мне Грешилов.

— Зря, — решительно заявил я. — Недооцениваем гауптвахту. Она иногда помогает.

— Правильно, — согласился Косик, — я всегда так говорил... А потому, если дали арест, обязательно надо арестовать, а не... дискредитировать свои же решения.

— Вообще вы, братцы, хлебнете с ним горя, — Грешилов задумчиво посмотрел в иллюминатор козырька мостика.

Грешилов оказался прав. Поедайло сразу же начал нарушать дисциплину, бравируя своей разболтанностью.

На следующий же день вечером парторг корабля Петр Каркоцкий сказал мне:

— Я, товарищ командир, насчет новичка, липового новичка, Поедайло нашего...

— Почему липового?

— Какой же он новичок? Он на дивизионе гастролирует давно... все части обошел.

— Да, говорят, так. Но надо перевоспитать разгильдяя.

— Надо, конечно, но потребуются крутые меры. Самые крутые.

— Говорят, он одного боцмана уже... воспитал.

— Был такой случай, — Каркоцкий расхохотался. — Вам уже рассказали? Это шутка, конечно, но недалекая от правды... Он ведет, нехорошие разговоры среди товарищей. Такие ужасы о войне рассказывает, что прямо запугал всех. Ведь наши матросы еще не обстреляны, под глубинной бомбежкой не были, и они...

— Верят ему? Каркоцкий задумался.

— И верят, и не верят. Кое-кто может и поверить. Есть же люди со слабым характером.

— Надо, чтобы его разоблачили, как труса, — посоветовал я парторгу.

— Примерно в таком направлении я и ориентировал комсомольцев, но решил доложить вам...

— Правильно.

— Да, этот “храбрец” еще воспевает пьянство...

— Но списывать с корабля не будем. Он пойдет с нами в поход, — решил я.

— Мне тоже кажется, что списывать нет необходимости. У нас народ хороший. Сумеем переварить такого “героя”, — согласился со мной парторг.

Таким образом, по вопросу воспитания Поедайло мы с парторгом были одного мнения.

— Еще одно дело, товарищ командир, — проговорил парторг, вставая и собираясь уходить. — Подводная лодка “Агешка” вернулась из очень интересного похода. Нельзя ли попросить командира побеседовать с нашими ребятами?

Мне понравилась мысль парторга, и я обещал завтра же поговорить с капитаном третьего ранга Кукуй.

Подводные лодки нашего дивизиона воевали активно, Многие из них уже не раз возвращались из боевых походов с победой, и это сразу же становилось известно всем подводникам соединения. Но и специальные беседы не теряли смысла и интереса. Подводники интересовались прежде всего подробностями, опытом, добытым нередко кровью своих товарищей.

Поход “Агешки” действительно был весьма поучителен. Лодка охотилась за фашистскими кораблями в северо-западной части Черного моря. На седьмой день поиска она обнаружила транспорты противника. Приготовив к бою торпедные аппараты, командир устремился навстречу врагу. Лодке удалось благополучно прорвать кольцо охранения и торпедировать головной транспорт, груженный боеприпасами: Транспорт был большой, и его груза было достаточно для обеспечения боевых действий целой войсковой части в течение месяца.

После атаки подводная лодка подверглась ожесточенному преследованию. Фашисты с остервенением сыпали глубинные бомбы на “Агешку”, дерзнувшую прорваться внутрь минного поля, считавшегося надежным барьером против наших неопытных, как они полагали, подводников. “Агешка” была первой лодкой, атаковавшей вражеские силы внутри минного поля в северо-западной части моря.

Преследование длилось долго. Фашисты хотели не только отомстить за серьезный урон, причиненный лодкой, но и заставить советских подводников впредь отказаться от столь смелых маневров. “Агешке” удалось оторваться от врага, но она наскочила на мину и получила серьезные повреждения.

Впоследствии командир лодки Григорий Кукуй, вспоминая эти напряженные минуты, острил в тесном кругу друзей. Он рассказывал, например, что, пытаясь говорить спокойно, так напрягался, что у него глаза чуть не вылезали из орбит и что отсутствие света в лодке было как нельзя более кстати, так как матросы не могли видеть вибрацию, которой было охвачено все его тело.

Лодка всплыла в надводное положение. Врага не было, и экипаж получил возможность заняться ремонтом. За одну короткую ночь нужно было сделать столько же, сколько делает хорошая ремонтная бригада за неделю. А утром “Агешка” ушла под воду, чтобы там окончательно подготовиться к новой встрече с врагом.

Через сутки все было готово к боевым действиям. Не удалось восстановить только связь. И спустя четыре дня лодка обнаружила вражеский конвой, шедший из Одессы на юг. Очевидно, на этих кораблях фашисты увозили награбленное на оккупированной территории имущество. Лодка прорвала кольцо окружения и нанесла удар по головному транспорту.

Подводники вновь подверглись длительному и ожесточенному преследованию. Однако противнику не удалось сколько-нибудь серьезно повредить “Агешку”. Советская подводная лодка вернулась в базу с двумя блестящими победами.

Подводники слушали Кукуя с большим интересом.

Во время беседы я внимательно следил за матросом Поедайло, который сидел в переднем ряду. Он слушал очень внимательно и задал много вопросов. Вопросы были деловые, продуманные. Этим он удивил не только меня, но и Кукуя, знавшего матроса по его прежней службе лучше меня.

— Никак, Поедайло перековался у вас? — заметил Кукуй, как только мы сошли с борта “Малютки”. — Он ведь ничем не интересовался, кроме хулиганства, а тут...

— Не знаю. Он у нас всего несколько дней, — пожал я плечами.

— Ведь отпетый хулиган и трус! Но сегодня такие вопросы задавал, что прямо... черт его знает, не пойму! Перековался и все!

— Он третьего дня даже на партийном собрании выступал. И, я бы сказал, довольно дельные советы давал по техническим вопросам.

— Технику он знает хорошо, но дисциплина-а...

— Возьму его в море, посмотрю...

— Кто знает, может, в этом и секрет, — перебил меня Кукуй, — его, кажется, на всех лодках списывали до выхода в море... Попробуй, может, получится. Он ведь единственный в своем роде. Надо бы сделать из него настоящего подводника.

Кукуй сказал это как бы между прочим, но я задумался над его словами и еще внимательнее стал наблюдать за Поедайло. Может быть, это симулянт? Может, он сознательно нарушал дисциплину, зная, что в море недисциплинированных не берут. В результате перед боевым походом его списывали на очередной ремонтирующийся корабль. Таким образом он достигал своей цели и продолжал безобразничать дальше... Впрочем, все это надо было как следует проверить.

— Учти, что на твоей “Малютке” не считались с традицией подводников — знать свой корабль назубок, — прощаясь со мною, назидательно сказал Кукуй. — Мы говорили с твоим предшественником, но он и слышать не хотел...

— Я принял меры. Завтра начну экзамены, — ответил я.

— А сам ты... все изучил? — Кукуй испытующе глянул на меня.

— Кажется, да.

— Когда будешь опрашивать экипаж, пригласи Грешилова, Сурова или кого-нибудь, кто хорошо знает “Малютку”.

— Ты прав. Обязательно попрошу Сурова. Он самый дотошный...

При упоминании о Дмитрии Сурове мы рассмеялись. Все моряки знали, что, принимая зачеты от своих подчиненных, он выворачивал у них, как говорили, “все кишки”. Подводники шутили, что людям, прошедшим “школу Сурова”, воевать — все равно, что у тещи есть блины. Экипаж подводной лодки, которой командовал Суров, к тому времени имел уже четыре крупных победы. Разумеется, его успехи объяснялись не только отвагой и мужеством подводников, но и их твердыми знаниями.