Военно-морской флот России

Сергеев-Ценский С.Н. Синопский бой

Глава четвертая

I

Курьер Нахимова, бриг "Эней", привез рапорт адмирала командиру Севастопольского порта Станюковичу в полдень 16 ноября, а часов в десять утра в тот же день совершилось самое счастливое событие в жизни Нахимова: на горизонте, в северном направлении, показались корабли, державшие курс как раз на мыс Пахиос, около которого стояла эскадра из трех судов, осмелившаяся блокировать Синоп со всеми фрегатами и корветами, нашедшими убежище на его рейде.

На трех кораблях Нахимова было всего только 250 орудий против 460 на турецких судах, — насмешкой могла бы показаться такая блокада.

В уютном порту, в бухте, глядевшей на юг, отрезанной от Черного моря, — действительно черного в это время года, — спокойно стоял турецкий флот, и длинные пушки шести береговых батарей служили ему надежным оплотом: флот был у себя дома. А три двухпалубных русских корабля крейсировали в открытом море четверо суток, стараясь только об одном: как бы не выпустить, не упустить из их же порта турок, которые были почти вдвое сильнее их!

Все это время дули сильные ветры, часто переходившие в бурю, за которой следовал то проливной дождь, то снег, — казалось, где-то назрел уже "бора" и несется сюда, чтобы искалечить и эти три последних корабля так же, как несколько дней назад были искалечены три других и пароход "Бессарабия".

Дошли ли они до Севастополя?.. Где тонко, там и рвется, — могли потерпеть новую аварию в пути. А к туркам не подойдут ли за эти дни новые силы?.. Было над чем думать командиру маленькой русской эскадры!..

Даже и эти суда, которые разглядели с салингов матросы, могли быть турецкими, а совсем не своими. Рангоуты их маячили неясно в снежной метели — то появлялись, то исчезали, и матросы то и дело сбивались в счете судов, тем более что суда шли в кильватер.

Однако хотя и мачты, на которых сидели матросы, качались под свежим ветром и снег слепил глаза, все-таки донесения от них шли такие, будто приближаются несколько кораблей — три, или четыре, или даже пять, между тем как Нахимов ожидал только двух, отосланных им же самим чиниться после шторма.

Не менее получаса прошло в колебаниях: чьи это суда, которых неожиданно несколько, а не два? На всякий случай приказано было готовиться к бою... Но вот пронесло метель, прояснилась даль, а суда подходили быстро, полным ходом. И, наконец, сам Нахимов разглядел, что головное судно был стопушечный корабль "Париж" с контр-адмиральским флагом, а в кильватере за ним — "Константин".

— Ого! Ого!.. Вот как-с! — радостно бормотал Нахимов, не отрываясь от своей трубы. — "Париж" и "Константин"!.. И... неужели "Три святителя"? Ого! Ого!.. Вот это так! Вот за это спасибо Владимиру Алексеичу!.. Вот удружил так удружил! А? Вот "ура" так "ура"! И "Кагул" мой в хвосте!.. Ведь это "Кагул"?.. Ну, разумеется, "Кагул"!.. Как же он очутился тут, с кораблями четвертой дивизии?.. Вот это подарок так подарок! "Кагул" и есть! Три стопушечных и фрегат, и все дошли в исправности! Молодчина Федор Михайлович!.. Ах, что за молодчина! Конфетка! Положительно, конфетка!

Он не знал, что это торжественное шествие русских кораблей на помощь ему, Нахимову, воочию представил еще накануне старый турецкий адмирал Осман-паша. Число кораблей, занятых блокадой Синопского порта, удвоилось в его глазах еще 15 (27) ноября, когда послал он телеграмму в Константинополь, что перед Синопом крейсируют шесть линейных кораблей! Он добавлял к ним еще бриг и два парохода, чтобы в Константинополе прониклись ужасом его положения и поспешили его спасать. Не забыл он при этом и "Кагул", за которым гнался почти двое суток, но в телеграмме его один русский фрегат вырос в восемь фрегатов, и вся флотилия эта, с двумя пароходами впереди, крейсировала, по его словам, между Синопом и Босфором.

Это была не телеграмма, а крик сердца, но... но в Константинополе как раз в это время праздновали "победу турецких пароходов над русскими фрегатами", известие о которой привезли сюда те самые два парохода, которые, отбуксировав "Таиф" до Синопа, отправились дальше в Босфор. При этом "Флора", от которой постыдно бежали все три парохода, превратилась не больше, не меньше, как в целую эскадру самого Нахимова!.. Если три турецких парохода — под командой, правда, Муштавер-паши — смогли разгромить эскадру Нахимова, то, разумеется, только явной трусости могли приписать в Константинополе телеграмму Османа-паши. А незадолго перед этим корреспондент одной лондонской газеты сообщал в Лондон, что египетский пароход "Перваз-Бахры" притащил на буксире в Константинополь разбитый им русский пароход "Владимир" и находившийся на нем адмирал Корнилов теперь в плену у турок...

Толки о блестящих успехах турецких моряков не прекращались в Константинополе, разносясь и по другим европейским столицам, и вдруг зов о безотложной помощи из такого сильного порта, как Синоп! Конечно, этот зов был приписан неуместному малодушию, да и беспрерывно бурная погода совсем не располагала к тому, чтобы турецкое правительство решилось послать свой парусный флот сражаться не столько с русскими судами, сколько со штормами: и без того в истории турецкого флота достаточно было случаев гибели, не только порчи, кораблей во время равноденственных бурь, особенно сильных осенью.

Подходили перенесшие не одну бурю в пути корабли эскадры Новосильского и приставший к ним фрегат "Кагул". Их паруса были занесены снегом, кое-где оледенели, — но это только прибавляло торжественности долгожданной минуте. Даже сам Нахимов кричал "ура", не только многотерпеливые командиры трех его судов.

II

В кают-компании "Марии" шло вечером в этот день совещание флагманов и командиров судов о предстоящем деле: получив столь неожиданно для себя такую сильную подмогу, Нахимов спешил посвятить в свои планы весь высший командный состав.

Крылья небывалого еще в жизни счастья, осенившие его утром, когда подходил Новосильский, чувствовались всеми сидевшими с ним теперь за столом кают-компании: как помолодели вдруг голубые пятидесятилетние глаза! Какая убежденная и даже плавная появилась речь! Какая осанка у этого привычно для всех сутуловатого, очень простого в обращении со всеми человека, говоря с которым даже мичманы иногда забывали, что он вице-адмирал!..

Теперь, в это совещание перед боем, об этом последнем помнили и капитаны 1-го ранга; и один из них, командир корабля "Париж" Истомин, — красивый, лысоватый со лба, спокойных и уравновешенных манер, — поднявшись, обратился к нему не по имени-отчеству, как это было тогда принято у моряков, а по чину:

— Ваше превосходительство, меня занимает вопрос, каким образом мы, вступив в перестрелку с турецкими судами, можем не задеть снарядами городских строений... Ведь непременно будет стрельба по такелажу, будут и перелеты, — нельзя ручаться, что их совсем не будет, — а если так, то пострадает, разумеется, и город в той или иной степени. А между тем мы этого допустить не смеем, — так пришлось слышать мне в Севастополе.

— Вам пришлось слышать, а я получил такой приказ от князя, вот через Федора Михайловича, — очень живо отозвался на это Нахимов, кивнув в сторону сидевшего с ним рядом Новосильского. — И хотел сказать об этом сам, — вы меня предупредили. Мне, господа, — обратился он ко всем, — очень хорошо известно это было и раньше: ведь это не только желание князя, это идет от министерств, из Петербурга. "Уничтожать турецкие суда при встрече с ними в море..." Так-с, прекрасно-с!.. Вот Владимиру Алексеичу посчастливилось одно такое судно встретить в открытом море, и он его уничтожил или почти уничтожил... Не спросил я вас, Федор Михайлович, дошел ли этот египтянин до Севастополя?

— Дойти дошел, только едва ли куда годится, — ответил Новосильский.

— Ну вот-с, значит, почти уничтожен!.. Повезло, выходит, Владимиру Алексеичу, а не нам-с! Если турки не вышли из Синопа, когда у меня только три корабля было, то теперь их и калачом не выманишь! А между тем у меня в руках приказ: истребить два фрегата и два корвета, стоящие в Синопском порту! Запоздалый приказ, как всегда бывает: теперь уже там целая эскадра, а не два фрегата. Но приказ остается приказом: мы должны напасть на турецкие суда, сколько бы их там ни оказалось. Сто-ящие в порту! Вот как-с!.. Значит, это наша основная задача: получив не только разрешение, но и приказ, мы должны действовать безотлагательно... Великой важности вопрос поднят вами, Владимир Иванович, — обратился он к Истомину, — но ответ на него даст только будущее; да-с, только будущее. По воз-мож-ности, господа, мы должны щадить город, об этом вы скажете командам своих судов, да, наконец, я должен буду упомянуть это и в приказе по отряду, да-с; но-о не в ущерб для своих действий, — это прошу иметь прежде всего в виду-с!.. Если турецкие корабли стоят на причале, скажем, у самой набережной, а вдоль этой набережной расставлены орудия береговых батарей, которые калеными ядрами в нас лупить будут, отчего у нас непременно, — это прошу иметь в виду-с! — непременно начнутся пожары, то как же командиры наши сохранят ледяное хладнокровие для ответной стрельбы, чтобы нисколько не пострадал от нее город? Я по крайней мере не в состоянии этого себе представить... Вот вы, Владимир Иваныч, были сами в Наваринском бою...

— Отлично помню, ваше превосходительство, — снова поднявшись, заговорил Истомин. — Помню, что турецкие суда взрывались и горящее дерево с них несло на город.

— Вот! Вот-с! Именно это я и хотел сказать! — подхватил Нахимов, щелкнув пальцами. — Пожары, возможно, будут у нас на судах, пожары — непременно это — будут у них на судах, и пожары — мы избежать этого не сможем — начнутся и в городе, поближе к месту боя... Это — закон!.. Это — война! Это — не какая-то там игра девичья в фанты:

Вам прислали сто рублей,

Что хотите, то купите,

Черного-белого не покупайте,

Что угодно приказать?

Нахимов проскандировал это с таким увлечением, что все улыбнулись, а он продолжал с еще большим задором:

— "Черного-белого не покупайте", по берегам отнюдь не стреляйте, а то англичане на нас надуются, — не турки, нет! Однако же турки напали на наш пост святого Николая? Напали! Всех там уничтожили и самый пост захватили? И уничтожили и захватили! Так почему же мы это должны терпеть-с, я вас спрашиваю? Мы воюем или нет? Воюем, — был выпущен высочайший манифест о войне с Турцией. Суда турецкие топить в море можем? Можем — это право нам дано... дано, несмотря на то-с, что Англия претендует на очень многое, господа! На то претендует, как вам и без меня известно-с, чтобы во всем мире, на всех океанах и морях, не было сделано ни одного выстрела без ее, Англии, на то разрешения, вот на что-с!.. Так что если мы истребим хотя бы два фрегата турецких, разве мы не обидим Англию и этим?

— Оскорбим смертельно! — ответил за всех капитан 1-го ранга Кузнецов, командир "Ростислава", человек широкий, приземистый и суровый не только на вид.

— Верно-с, оскорбим смертельно и все равно войны с нею не избежим, — подтвердил Нахимов. — Так что, к чему эти всякие дипломатические увертки и самостеснения, мне мало понятно... Но я отвлекся в сторону от сути дела, господа... А суть заключается, по-моему, вот в чем... Орудия на берегу, — их всех оказалось сорок, господа, так как две батареи у них по восьми орудий, остальные четыре — по шесть, — эти орудия для нас наиболее опасны-с, это первое, да-с... Но ведь турецкие адмиралы надеются не только на них, иначе они не стояли бы в своей ловушке-с.

— Не думают ли они нам ловушку устроить? — спросил Новосильский, так как к нему обращен был взгляд Нахимова.

— Именно-с! Именно-с это самое! — вздернул плечи, как бы внезапно пораженный такою догадливостью, Нахимов. — Но как же все-таки устроят они эту ловушку?

Теперь Нахимов переводил глаза с одного на другого из сидевших около него за столом, и командир корабля "Три святителя", Кутров, ответил за всех:

— Допустить можно, что хотят поставить нас в два огня, ваше превосходительство.

— В два огня? Каким образом в два огня?

— А это я в том смысле, что, может быть, уже идет другая турецкая эскадра сюда из Босфора, — объяснил Кутров.

— Прекрасно-с! Это был бы для нас самый лучший выход из положения! — очень оживленно отозвался Нахимов. — Я лично был бы очень рад и с тремя своими кораблями пошел бы второй эскадре навстречу, а Федор Михайлович со своими встретил бы как нельзя лучше синопцев! Таким образом мы избежали бы чего именно-с? Да прежде всего необходимости подставлять себя под выстрелы береговых батарей, вот чего-с! А в них-то и заключается эта самая для нас приготовленная ловушка-с!

Тут Нахимов выждал некоторое время, переводя глаза с Истомина на Кузнецова, с Кутрова на Ергомышева — командира корабля "Константин", и добавил, понизив голос, точно выдавал нечто весьма секретное:

— Не знаю-с, как сделают турецкие адмиралы, а я бы сделал на их месте так: снял бы орудия со всех судов с одного борта да поставил бы их на берегу-с, вот как-с!.. А вдруг они именно так и сделают, господа, а? Ведь у них берег, а не у нас, а половина их орудий все равно им бесполезна для дела... И вот при таком обороте, господа, мы имели бы против себя на берегу не сорок, а двести семьдесят, если не больше, пушек. Вот если мы с этим столкнемся, то тут-то и будет для нас ловушка-с! Вот это и будет значить вполне и решительно: поставить нас в два огня-с!

Озабоченно переглянулись командиры судов, а Новосильский сказал успокоительно:

— Не догадаются сделать так турки, Павел Степаныч!

— А если там есть, кроме турок, и англичане и французы? — обратился к нему Истомин.

Спицын же, командир "Кагула", покрутив головой и улыбаясь, ответил Истомину за Новосильского:

— Хотя я и не турок, а скорее англичанин или француз, но тоже ни за что бы не догадался так сделать!

И все улыбались, глядя на этого бедового капитан-лейтенанта, который сорок пять часов тащил за собой, как на невидимом буксире, четыре фрегата противника, справедливо рассудив, что бой с ними не может сулить ему победы, и к чему в таком случае напрасно и заведомо отдавать гибели и судно и команду, если можно этого избежать?

— Вы, Федор Михайлыч, говорите: не догадаются, но нам надо действовать так, чтобы не допустить их до этого, если бы они и догадались вдруг, — сказал Новосильскому Нахимов. — Пока они этого не сделали, — я лично за этим слежу, — и за один завтрашний день уж не успеют этого сделать; двести с лишком орудий снять с судов — на это на одно нужно большое время, но ведь нужно не только их снять, а еще и установить на берегу в укреплениях, — на это времени втрое больше-с; так что, о-поз-да-ли они с этим, господа! — протянул он и укоризненно, по адресу турецких адмиралов, покивал головой.

— Да, если бы они сделали так раньше! — сказал командир "Чесмы" Микрюков.

— А у них было время именно так сделать, — дополнил сказанное им Барановский.

Нахимов же заключил:

— Тогда они были бы неприступны-с! А если бы вдруг они взялись за это сегодня, то завтра же утром мы их должны были бы атаковать... Но я думаю все-таки, что завтра мы еще можем дать несколько отдохнуть и оглядеться в незнакомой местности командам новоприбывших судов, что я считаю очень важным, а восемнадцатого, господа, может быть атака, и там уж что бог пошлет, да-с, что бог пошлет!.. Однако в успех я верю. Надеюсь вполне на вас, что верите и вы все; а уж что касается младших офицеров и молодцов-матросов, то в этих не может и тени возникнуть сомнения, что они обрадуют Россию... и тени сомнения быть не может... Расскажите, господа, вашим командам о Наваринском бое... Вот вы, Владимир Иваныч, как очевидец, да и дар слова имеете, хорошо можете это им напомнить! (Истомин поднялся, слегка наклонил корпус и сказал: "Есть, Павел Степаныч!") Напомните матросам, как еще за месяц до Наваринского боя турки выказывали страх перед русскими — не перед английскими, не перед французскими, а именно перед нашими судами! Когда мы, делая эволюции только, сближались с их судами, — это видели тогда все, господа! — турки бежали в сторону английского флота!.. Английский флот им казался гораздо менее страшен, чем русский: вот как напугал их еще адмирал Ушаков! Я сам читал после, — где-то в английской газете печаталось письмо сына адмирала Кодрингтона из Наварина матери в Лондон; от тех времен письмо, — и он буквально пишет матери то самое, что я вам сейчас сказал. Так что, стало быть, англичане этот страх турок перед русскими моряками заметили-с!.. А строй их и перед Синопом такой же самый, как и в Наваринской бухте: подкова-с... полумесяц... самый неудачный для них строй, так как не станут же они идти на охват нас с обоих флангов! Вообще я уверен, что двигаться они не станут, поэтому и мы станем на якорь, как только войдем и построимся против них...

— Этот строй удобен для них только затем, чтобы выбрасываться на берег, когда они будут разбиты, — вставил Новосильский, лишь только сделал паузу Нахимов.

— Да, они выкинутся, это так, и едва ли, едва ли, господа, нам удастся захватить что-либо из этих судов, — посетовал Нахимов. — Если ветер послезавтра не переменится, то он будет нам в спину, а им в лицо, — вот еще причина, что мы должны укрепиться на своих местах, иначе нас ветер погонит на их суда, — а это худо. Войти же на рейд мы должны будем двумя колоннами: я с тремя кораблями буду действовать против их правого крыла и батарей, а вы, Федор Михайлыч, тоже с тремя — против левого и тоже двух или трех береговых батарей, — это смотря по тому, смогут ли нас достать их крайние две батареи; мне кажется, что они у них стоят неудачно, однако дело покажет, сколь дальнобойны там орудия... Что еще мне вам остается сказать, господа?.. Подробности будут изложены мной в приказе, за которым прошу прислать по одному младшему офицеру завтра утром, а пока, думаю я, что туркам ничего больше не остается, как защищаться отчаянно... Они хотя и верят в кисмет — в судьбу, но судьба судьбой, а дешево они жизни не продадут, и потери у нас должны быть не малые — главным образом от береговых батарей, разумеется. Так что, если мне суждено будет погибнуть во время сражения, — погиб же Нельсон в бою, — то команда эскадрой переходит к контр-адмиралу Новосильскому.

III

На другой день утром показалось со стороны Севастополя еще одно парусное судно, шедшее явно на соединение с отрядом Нахимова. Скоро узнали в нем фрегат "Кулевчи", бывший под командой капитан-лейтенанта Будищева, человека некрасивого и в то же время общего любимца во флоте, способного выкинуть любую озорную штуку, бонмотиста, игрока, кутилы. Он не пустился бы уходить от четырех фрегатов Османа-паши, он непременно бы затеял с ними драку — и, как знать, может быть, драка эта кончилась бы у него тем же, чем и у Казарского на бриге "Меркурий".

Под его командой даже и самый этот фрегат "Кулевчи" приобрел какой-то озорноватый вид. Задор сквозил во всех его снастях даже и теперь, после двух суток пути по очень беспокойному морю.

По приказу Меншикова, он вышел из Севастополя на рассвете 15-го числа, чтобы передать, наконец, Нахимову "высочайшее повеление", как ему следует поступать. Хотя это повеление было уже передано ему на словах Новосильским, но одно дело — на словах и совсем другое — на бумаге.

От Будищева Павел Степанович получил тот самый пакет, который посылал Меншиков раньше с пароходами "Одесса" и "Громоносец". Но оба парохода попали в шторм 7-8 ноября, который так повредил их, что они, не дойдя до эскадры Нахимова, повернули снова в Севастополь.

Высочайшие повеления состояли из трех пунктов: во-первых, турецкие приморские города не атаковать; во-вторых, турецкий флот стараться истребить, если он вышел в море; и, в-третьих, стараться отрезывать сообщения между Константинополем и Батумом.

Повеления эти весьма запоздали: они были помечены 23-м числом октября.

— Так-с... Да-с... Очень хорошо-с... Я уж над этим думал и говорил вчерашний день-с, — бормотал Нахимов. — В Синопе есть консульства... На них непременно выкинут национальные флаги, а? как вы полагаете? — спросил он Будищева, продолжая держать полученную от него бумажку.

— Не только свои флаги выкинут, а и себя тоже как можно дальше от Синопа, чуть только увидят, что корабли наши входят на рейд, Павел Степаныч!

— Ну да-с, это, конечно, так и будет, — согласился Нахимов. — Насчет консульских домов можно будет вставить в приказ, а гарантии дать, что они останутся в целости, — этого уж от меня не просите-с!

Был, кроме этого пакета, еще второй, более поздний, от Меншикова. Князь писал:

"Приказываю вам, по истреблении в Синопе неприятельских судов — двух фрегатов и двух корветов, пройти с эскадрою вдоль Анатолии к восточным берегам Черного моря, у которых появились турецкие пароходы и делают нападения на крейсирующие там суда..."

— Вот как? — изумился Нахимов. — А на какие же суда делались ими нападения, не знаете? И кто именно привез эти сведения в Севастополь?

Будищев ответил, что сведения получены там от командира парохода "Херсонес" Руднева, который был в эскадре Серебрякова при атаке поста св. Николая, окончившейся неудачно, а нападение трех пароходов на "Флору" было блестяще отбито и совершенно без потерь.

— Ах, молодцы! Вот молодцы! — обрадовался Нахимов, услышав о "Флоре". — Команда, команда у Скоробогатова молодец к молодцу! Да ведь и сам молодчина, — весь в команду свою; а команда — в него-с. И неужели же столько часов боя — и так-таки ни одного человека не потерял?

— Руднев привез донесение об этом контр-адмирала Вукотича.

— Ну, с нами уж этого быть не может, — озабоченно возразил Нахимов. — Береговые батареи — вот что будет нам в тягость... Против адмирала Серебрякова что же там могло быть выставлено, на берегу? Пустяки-с! И то вот, вы говорите — неудача, а в Синопе совсем не пустяки, да, кроме того, еще и двенадцать военных судов, из них два парохода. В умелых руках эти два парохода могут зайти нам в тыл и обстреливать наши корабли продольно, вот что скверно-с! Да еще есть предположение, как вы доложили, что среди команд их видели англичан, а не кого-нибудь... В таком случае вы будете вместе с "Кагулом", оба фрегата отряжены на предмет наблюдения... за действиями этих самых двух пароходов, — так будет лучше всего-с... А что они — те самые, два из тех трех, в этом сомненья быть не может-с... Третий же или сейчас в Требизонде, или ушел в Босфор за подмогой Осману-паше... Да, это скорее всего, что он послан в Константинополь, и нам поэтому надо завтра же покончить с этим делом... Прощайте-с пока, готовьте своих людей к сражению; хотя они и устали, но что же делать-с. А часа через два одного из младших офицеров пришлите ко мне за получением приказа.

Так как сражение предстояло весьма серьезное, то и приказ Нахимова оказался довольно обширным. Он касался и диспозиции судов во время боя, и действий их перед началом боя, и в самом начале, справедливо полагая, на основании опыта Наварина, что раз бой начался, то руководить им в дальнейшем ему, командиру всего отряда, будет трудно.

Вот этот исторический приказ с небольшим сокращением:

"Располагая при первом удобном случае атаковать неприятеля, стоящего в Синопе, в числе семи фрегатов, двух корветов, одного шлюпа, двух пароходов и двух транспортов, я составил диспозицию для атаки их и прошу командиров стать по оной на якорь и иметь в виду следующее:

1. При входе на рейд бросать лоты, ибо может случиться, что неприятель перейдет на мелководье, и тогда стать на возможно близком от него расстоянии, но на глубине не менее десяти сажен.

2. Иметь шпринг на оба якоря; если при нападении на неприятеля будет ветер N, самый благоприятный, тогда вытравить цепи шестьдесят сажен, иметь столько же в шпрингу... Вообще со шпрингами быть крайне осмотрительными, ибо они часто остаются недействительными от малейшего невнимания и промедления времени.

3. Перед входом в Синопский залив, если позволит погода, для сбережения гребных судов на рострах, я сделаю сигнал спустить их у борта на противолежащей стороне неприятелю.

4. При атаке иметь осторожность, не палить даром по тем из судов, кои спустят флаги, посылать же для овладения ими не иначе, как по сигналу адмирала, стараясь лучше употребить время для поражения противящихся судов или батарей, которые, без сомнения, не перестанут палить, если бы с неприятельскими судами дело и было кончено.

5. Ныне же осмотреть заклепки у цепей на случай надобности расклепать их.

6. Открыть огонь по неприятелю по второму адмиральскому выстрелу, если пред тем со стороны неприятеля не будет никакого сопротивления нашему на него наступлению; в противном случае палить, как кому возможно, соображаясь с расстоянием до неприятельских судов.

7. Став на якорь и уладив шпринг (то есть повернув им корабль бортом к неприятелю), первые выстрелы должны быть прицельные; при этом хорошо заметить положение пушечного клина на подушке мелом, для того, что после, в дыму, не будет видно неприятеля, а нужно поддерживать быстрый батальный огонь. Само собой разумеется, что он должен быть направлен по тому же положению орудия, как и при первых выстрелах.

8. Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного офицера на грот-марсе или салинге для наблюдения при батальном огне за направлением своих выстрелов, а буде они не достигают своей цели, офицер сообщает о том на шканцы для направления шпринга.

9. Фрегатам "Кагул" и "Кулевчи" во время действия оставаться под парусами для наблюдения за неприятельскими пароходами, которые, без сомнения, вступят под пары и будут вредить нашим судам по выбору своему.

10. Завязав дело с неприятельскими судами, стараться, по возможности, не вредить консульским домам, на которых будут подняты национальные их флаги.

В заключение выскажу свою мысль, что все предварительные наставления при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг.

Россия ожидает славных подвигов от Черноморского флота, от нас зависит оправдать ожидания".

Получив этот приказ, командиры судов не нашли в нем ничего для себя нового: картина предстоявшего им большого и решительного боя была и без того ясна каждому из них после совещания с командиром отряда, заключение же приказа было обычно-нахимовское: "все предварительные наставления" тщательно отметались, так как они "при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое дело".

Морской бой обыкновенно бывает очень короток сравнительно с сухопутными боями, но в то же время чрезвычайно значителен по своим результатам, и командиры судов знали, конечно, что им надо готовиться к сражению, которое назовут историческим, но в то же время знали и другое, — что успех его будет зависеть от всей подготовки к нему, тянувшейся и для них самих и для команд их судов долгие, очень долгие годы.