Военно-морской флот России

Щедрин Г.И. На борту С-56. — М.: Воениздат, 1959. 

Торпеды идут в цель

Первая победа прибавила нам уверенности в своих силах. Не напрасно, значит, потрачено время на учебу. И первая победа нашей подводной лодки не останется единственной, не будет последней. В это верим твердо.

Дни поиска томительно однообразны. Боевые вахты следуют одна за другой строго по расписанию. Те, кто не занят по службе, стараются меньше: двигаться, экономя кислород. Лежат, читают, спят, отдыхают. Но что это за отдых! Как говорится, сон в полглаза. Стоит запустить помпу, вентилятор или пройтись по настилу, спящие поднимают голову. Сознание постоянной опасности приучает отдыхать чутко. Нервы напряжены. Вот тут-то особенно нужны острое словцо, шутка — та, о которой говорил Василий Теркин.

Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.

Поводов к шуткам и остротам много. Порой они хлесткие, но всегда беззлобные. Например, в первом отсеке “жертвой” шуток чаще других бывает радист Бирев — большой любитель поесть и поспать. Вот съел Бирев в один присест три обеденные порции, и в отсеке начинают серьезным тоном обсуждать вопрос о том, хватит ли запаса сжатого воздуха выровнять аварийный дифферент, если Бирев вздумает перейти в седьмой отсек. Когда большинство отдыхающих в отсеке решает, что радист спит слишком долго, его будят, говоря: “Вставай! Была команда на швартовы становиться. Пришли в базу!”. Под общий смех Бирев вскакивает с койки, но, поняв, что это шутка, смеется вместе со всеми.

Любят пошутить и в кают-компании. Даже сам Дмитрий Тимофеевич Богачев, серьезный и всеми уважаемый на лодке человек, не прочь “подсечь на крюк” кого-либо из офицеров. Не обижается, когда и самого “подсекут”.

Сегодня он не заметил, как угодил в “сети”, расставленные Ивановым и Скопиным. Обедают они втроем. Богачев что-то с увлечением рассказывает о Чудове. О своем родном городке он может рассказывать часами. Еще во Владивостоке мы знали о стекольном заводе, спичечной фабрике и трех товарных станциях, запомнили даже фамилии, имена и отчества некоторых жителей.

Перемигнувшись с Ивановым, Скопин прикидывается овечкой.

— А где находится Чудово?

— Под Ленинградом, — охотно отвечает, не видя подвоха, Богачев.

— Милая болезнь многих жителей городов, примыкающих к столице и Ленинграду. Ведь даже кое-кто из рязанцев считают себя москвичами, на том основании, что Рязань находится “под Москвой”.

Лейтенанты еще раз переглянулись: дескать, “клюнуло”.

Теперь уже Иванов пускается в пространные рассуждения, из которых явствует, что дело обстоит как раз наоборот: что не Чудово находится под Ленинградом, а Ленинград ютится под Чудовом...

Скопин возражает. Он уверяет, что Чудово — это страшная глухомань и что он где-то даже читал, будто в десятую годовщину Октября из Чудова посылались ходоки в Москву узнать, правда ли, что свергли царя...

Этого Дмитрий Тимофеевич не выдерживает и покидает поле брани. Приходится мне выйти из каюты и перевести разговор на более “мирную” тему.

Конечно, не только в шутливых разговорах проходит досуг. Моряки слушают короткие беседы отсечных агитаторов. Много читают, играют в шахматы. Не обходится и без “козла”.

На четвертый день поиска мы снова встретили врага.

Круглов услышал шум винтов. В перископ сперва ничего не удается обнаружить. Но через несколько минут показались дымы и много мачт. Идет конвой. В его составе я вижу три транспорта, шесть сторожевиков, несколько больших охотников.

Решаю прорваться с головы, пройти между транспортами и охранением, развернуться и, по возможности одновременно, атаковать: носом — транспорта, кормой — один из сторожевиков. План хорош. К сожалению, осуществить его не удалось.

Сначала все шло точно по расчету. Начали поворот. Но то ли сверкнул на мгновение на солнце глазок приподнятого перископа, то ли гидроакустики сторожевика запеленговали шум наших винтов. Так или иначе, нас обнаружили. Два корабля охранения устремляются к нам. Слышен шум бешено вращающихся винтов, затем тяжелые шлепки о воду. Догадываемся — сбрасывают бомбы...

От их разрывов боль в ушах. По всей лодке гаснет свет. Неужели конец? Но журчания воды нигде не слышно. Значит, все в порядке.

Атакует новая пара. Восемь бомб — рядом. Что же делать? Отказаться от атаки? Нет! Быстро созревает решение: нырнуть под транспорт, укрыться под ним or бомбежки, вынырнуть с другого борта и атаковать кормой.

Как жонглеры, работают на ходовых станциях электромоторов старшина Боженко и электрик Макаров. В считанные секунды быстрее завращались винты, лодка стремительно идет вперед.

Пока восстанавливают свет, Дорофеев, освещая глубомер аварийным фонариком, докладывает:

— Глубина двадцать метров!

— Так держать! Крышки торпедных аппаратов не закрывать!

Противник не ожидает, что мы продолжим атаку. Прекрасно. Будем делать то, чего он не ждет.

Маневр удался. Немцы неистово бомбят с левого борта транспортов, где ранее обнаружили нас.

Осторожно подвсплываем с противоположного борта!

— Кормовые—товсь!

Стреляю по концевому транспорту конвоя. Дистанция минимальная.

Снова, как в первый раз, запели винты уходящих торпед. Зашипел и ударил в уши воздух. Но теперь взрыв слышат все. А смотреть некогда. К лодке на полном ходу мчатся сторожевики.

— Ныряй!

Скорее вниз, закрыться многометровой толщей воды!

Бомбы не заставили себя ждать. Одна из серий взрывается точно над нами. Колоссальным давлением лодку бросило вниз. Сильный толчок о грунт сбивает с ног. Глубина погружения близка к предельной.

Нет, оставаться неподвижной мишенью нельзя. С большим трудом удается оторваться от грунта. Как все-таки замечательно работают Шаповалов, Рыбаков, Дорофеев, Оборин!

Сторожевики долго не успокаиваются. Бомб не жалеют. Но всему приходит конец. Когда взрывы затихли вдали, беру микрофон, поздравляю личный состав с успехом. Сообщаю, что атакован транспорт водоизмещением 6—8 тысяч тонн. Из отсеков приходят ответные поздравления.

После всплытия — снова разговор с курильщиками в боевой рубке. Чувствуется, что команда к встрече с противником отнеслась гораздо спокойнее, чем в первый раз. Начинают привыкать. Но для меня лично атака была тяжелее первой.

Павлов и Новиков — торпедисты кормового отсека — опять герои дня. Лемперт особенно горячо жмет им руки: теперь он не должник...

Получили радиограмму. Вызывают в базу. Сейчас не стыдно и возвращаться!

На войне и дорога домой не безопасна. Бывали случаи, когда наши подводные лодки гибли на самом подходе к своей базе. Отчасти объясняю это тем, что после жарких схваток с врагом экипаж по мере приближения к дому ослабляет бдительность. Помня об этом, обхожу отсеки. Предупреждаю, что на нашем пути могут действовать самолеты и лодки противника. Благополучное возвращение зависит от внимательности наблюдателей, от быстроты и точности исполнения приказаний каждым членом экипажа.

Идем в надводном положении. Заряжаем аккумуляторные батареи. Чудесное утро. Только что взошло солнце. Тихое дыхание ветерка и ленивые холмики зыби. Спускаюсь вниз попить чаю.

В пятом отсеке обычная вахта. Обслуживают механизмы. Следят за оборотами дизелей по тахометрам. Двигатели работают ровно. Вдруг в однообразный стук дизелей врывается пронзительный звук машинного телеграфа. Его стрелка с “Малого” ушла до отказа вправо и остановилась у надписи: “Самый полный вперед”.

Стоящий у поста управления моторист Денисов машинально, по выработавшейся привычке, взглянул на аксиометр руля. Он показывал “Право на борт”. Произошло что-то серьезное: самым полным ходом в море при зарядке не шутят. Показав знаками находившемуся в кормовой части отсека своему напарнику Бочанову, который не слышал сигнала, поднять обороты, Денисов бросился к левой машине. Бочанов понял сигнал и подбежал к правой.

От них — Денисова и Бочанова — зависит судьба лодки и людей. В их руках регуляторы оборотов. Дизеля нагружаются до предела. Стрелка тахометра на красной черте.

Чувствуется, как рванулась вперед лодка, кренясь на циркуляции. Мотористы сделали все от них зависящее.

Дизеля развили предельные обороты. Лодка идет с максимальной скоростью.

Что же произошло там, наверху?

Серебристый след торпеды первым заметил вахтенный офицер Паластров.

— Право на борт! Самый полный ход!

Скорее автоматическая, чем осознанная, команда была единственно правильной.

Сигнальщики и сам Паластров как зачарованные смотрят на приближающуюся со скоростью курьерского поезда смерть. Хорошо, если мимо, а если...

Когда я выскочил на мостик, торпеда проходила в десяти метрах от борта лодки. Метко стрелял вражеский подводник.

Но зорким и искусным оказался вахтенный офицер на мостике советской лодки. Выше всяких похвал были действия мотористов и рулевого. Им мы обязаны тем, что фашистские торпеды прошли мимо.

Продолжаем путь. Излишне напоминать сигнальщикам о бдительности. Они зорко всматриваются в гладь моря, настороженно следят за воздухом.

А в отсеках тем временем до блеска начищают механизмы. Медь сияет, как “чертов глаз”. Подстригаемся, бреемся и моемся как можем. Обмундирование выглажено.

У немецких подводников считается шиком не бриться весь поход. Приходят в порт заросшими. Ничем не хотим быть на них похожими. Даже внешне.

...Открылись знакомые берега. Какими родными кажутся эти дикие скалы! В назначенной точке нас встречают два малых охотника. Командиры катеров поздравляют нас с возвращением и спрашивают об успехах.

Наши комендоры чистят носовую пушку. Готовят ее к победному салюту. Эту традицию ввел на Севере задолго до нашего прибытия Герой Советского Союза Магомед Гаджиев.

На мостик по очереди выходят матросы и старшины. Многие из них впервые за все время похода видят небо. Предутреннюю тишину рвут два орудийных выстрела.

Теперь весь городок знает: двумя кораблями у фашистов стало меньше. Это — наш “членский взнос” при вступлении в славную боевую семью североморских подводников.