Военно-морской флот России

Старшинов Н.В. Зарево над волнами. — Симферополь, "Таврия". 1971

В огне

Над морем нависла непроглядная пелена мрака. Под его плотным покровом корабли с первым эшелоном десантных войск приблизились к берегу и стали разворачиваться для нанесения артиллерийского удара. "Морские охотники", тряско подрагивая на волнах, ожидали сигнала к высадке десанта.

Стрелки часов медленно отсчитывали время. Оно перевалило рубеж предыдущих суток и вступило в первые минуты 4-го февраля.

Со стороны предместья Новороссийска Станички ничего не было видно. Тишина и покой. Как все это обманчиво... Но вот гулко ударил первый артиллерийский выстрел с головного корабля обеспечения. Тотчас заухали десятки корабельных орудий. Издалека начали бить наши береговые батареи.

Над морем встало багрово-желтое зарево.

Катера с десантом развернулись и ринулись к берегу. Их встретил шквальный ружейно-пулеметный огонь врага. Однако краснофлотцы словно не замечали опасности. Люди прыгали с бортов прямо в ледяную воду и устремлялись к берегу.

— Вперед и только вперед! — громко повторил кто-то слова клятвы.

— Ура!

На мгновение я увидел командира боевой группы лейтенанта Пшеченко. Он выкрикнул:

— Вперед! За мной, ребята! — и первым бросился с катера в море.

С другого "морского охотника" спустили трап. Вражеский снаряд разнес его в щепки. Несколько десантников упали, сраженные осколками. Заместитель командира 4-й боевой группы по политической части лейтенант Иван Левин, не раздумывая, прыгнул в студеную воду.

— За Родину, вперед! — раздался его зычный голос. — Черноморцы не знают страха!

Радист отряда молодой коммунист краснофлотец Сергей Ревякин дважды возвращался с берега на катер. Он вынес радиостанцию и питание к ней.

У береговой черты во многих местах завязались ожесточенные рукопашные схватки. В отсветах гранатных разрывов и орудийных вспышек замелькали приклады. Через десять минут первая линия береговой обороны противника была прорвана на всем участке высадки десанта. Гитлеровцы отошли за железнодорожную насыпь и продолжали отчаянное сопротивление.

Куников открытым текстом по радио доложил командованию: "Полк высадился успешно. Продвигаемся вперед. Жду пополнения". Открытая радиограмма имела свой, заранее обусловленный смысл. Для нашего командования она являлась сигналом к высадке второго эшелона. Для противника, который несомненно перехватил ее текст, радиограмма становилась документом, свидетельствующим о том, что русские, сумели перебросить на побережье целый полк. А это, несомненно, требовало принятия соответствующих мер.

"Морские охотники" отправились за подразделениями второго и третьего эшелона и через несколько часов доставили их на занятый штурмовой группой плацдарм в Станичке. Подразделения второго и третьего эшелонов, влившиеся в отряд Куникова, возглавили старший лейтенант Жерновой, капитан Ежель и капитан Диметрук, которого позднее сменил старший лейтенант Ботылев. Всего в ночь с 3 на 4 автомашинах подкрепление. Тогда командир отделения коммунист Николай Богданов поднял бойцов в атаку. Они гранатами подбили две автомашины и автоматным огнем уничтожили немецких солдат и офицеров.

По соседству командир отделения Николай Романов засек несколько вражеских февраля на Малую землю было высажено 810 человек.

Десантники очищали от неприятеля дом за домом. Немцы, ошеломленные стремительным натиском, поспешно покидали свои позиции, оставляя военную технику и вооружение. 4 февраля к семи часам утра все подразделения советского десанта достигли намеченных рубежей, захватили территорию рыбозавода, большую часть кварталов Станички и Азовскую улицу Новороссийска. В период броска десантники отбили у врага тринадцать артиллерийских орудий, два склада с боеприпасами, большое количество пулеметов, автоматов, винтовок и другого вооружения.

Натиск на позиции гитлеровцев продолжался.

На одном из участков десантники обнаружили, что неприятель подбрасывает на огневых точек, замаскированных у железнодорожной насыпи. Гитлеровские пулеметчики кинжальным огнем препятствовали продвижению десантников в глубь плацдарма. Романов с восемью, краснофлотцами в обход атаковал эти точки. Смельчаки врукопашную справились с прислугой, захватили несколько пулеметов и легких орудий.

Лейтенант Василий Пшеченко вел свою боевую группу через насыпь. Гранатами и кинжалами его бойцы подавили сопротивление команды мощного дзота, овладели установленными в нем пушками и пулеметами. В живых не осталось ни одного фашиста.

Вот когда о борьбе с немецко-фашистскими захватчиками не говорили, а осуществляли ее на деле. Даже те, кто на митингах, проводимых в канун операции, не решался выступить скорей всего в силу природной застенчивости, проявляли в полном смысле слова чудеса героизма. Например, краснофлотец Иван Лукашев — вроде бы незаметный и тихий парень... Кто бы мог подумать, что он не побоится вступить в единоборство с целым орудийным расчетом немцев. Вражеская пушка стреляла с открытой позиции прямой наводкой и мешала атакующим десантникам продвигаться вперед. Тогда краснофлотец Лукашев подкрался к пушке и метнул гранату. Не успели немецкие артиллеристы, которые остались после взрыва в живых, опомниться, как отважный моряк оказался с ними рядом. Его автомат разил врага направо и налево. В мгновение ока у переставшей стрелять пушки распласталось двенадцать трупов.

Бойцы отделения младшего сержанта Федора Совенко выдвинулись вперед атакующих, сняли пять часовых, перерезали линии проволочной связи между очагом сопротивления и Новороссийском.

Секретарь партийной организации 4-й боевой группы Кирилл Дибров вел свое отделение на наиболее огнеопасном направлении. На пути бойцов находился довольно сильный узел сопротивления. Идти на него в лоб — равносильно самоубийству. Но и затягивать перестрелку ни в коем случае нельзя. Ведь затяжка в таком бою снижает стремительность натиска, тормозит успех общего дела.

Моряки из отделения Кирилла Диброва обошли с фланга огневые точки гитлеровцев, гранатами и кинжалами расчистили путь наступающему подразделению.

Бой, полыхающий на огромном участке, единый в своей направленности, становился десятками и сотнями самостоятельных баталий, в которых решающая роль принадлежала личной храбрости и инициативе, боевому мастерству советских десантников. Несколько десятков краснофлотцев во главе с заместителем командира 5-й боевой группы по политической части Степаном Савеловым ворвались в здание рыбозавода. Из одного окна наиболее дерзко строчил вражеский пулемет. Моряки ворвались в помещение, "убрали" пулеметчика и взяли в плен трех гитлеровцев. Один из них довольно сносно говорил по-русски. Савелов решил тут же воспользоваться этим и выяснить возможность дальнейшего развития атаки. Довольно сильная батарея держала под непрерывным огнем перекресток и дорогу. Оказалось, что пленный знает обходной путь к батарее. По нему он и провел группу смельчаков. Произошла короткая схватка. Орудийная прислуга была полностью уничтожена. Батарея умолкла.

Четыре десантника во главе с коммунистом Любченко захватили вражескую пушку и два пулемета.

Так в ходе боевых действий у нас стала накапливаться трофейная артиллерия. Куников приказал собрать все захваченные орудия и создал своеобразное подразделение, тут же получившее неофициальное наименование "отдельного десантного трофейного дивизиона". Его возглавил старший лейтенант Савелов.

Своим огнем дивизион крепко поддерживал наши подразделения в период отражения бесчисленных атак немцев. Они опомнились после первого ошеломляющего удара и успели убедиться в том, что силы десанта не особенно велики. Начались ответные удары по наспех занятой нами линии обороны. Собственно, линии в прямом понимании этого слова не существовало. Бои шли за каждый дом, овражек, естественную неровность почвы. Неприятель подтянул к позициям десантников много пехоты, сотни орудий и минометов, десятки танков.

Примечательно, что даже в такой нелегкой обстановке наши разведчики сумели раздобыть и доставить в штаб "языка". Им оказался довольно осведомленный офицер. В ходе допроса мы узнали о планах немецкого командования, которое готовило решительный удар по десанту. Неприятель собирался одновременным натиском с обеих флангов оттеснить нас от моря, лишив, таким образом, возможности получить подкрепление. Лобовой атакой по центру немцы рассчитывали расколоть отряд на две части и уничтожить его.

Вот тут-то и показал себя "трофейный дивизион". Его орудия метко били по вражеским танкам и самоходкам, сметали огневым шквалом цепи атакующих гитлеровцев.

На самых опасных участках в наиболее критические моменты появлялся наш малочисленный, но предельно стойкий резерв. Он состоял из двух подвижных групп во главе с Николаем Кирилловым и Кондратом Крайником.

Во второй половине первого дня боя особенно упорные схватки вскипали у здания школы. Отсюда противник хорошо просматривал позиции нашего отряда. Десантники решили во что бы то ни стало выбить немцев с удобного наблюдательного пункта. Старший лейтенант Василий Ботылев организовал несколько смелых атак, но они захлебнулись в плотной завесе ружейно-пулеметного и артиллерийского огня. В самый разгар одной из таких атак Куников послал со связным Ботылеву записку: "Школу брать не надо, занимайте только оборону. Наша задача продержаться до вечера. Сейчас на нас жмут слева. Боезапаса нет. Экономьте и отбирайте боезапас у врага".

До конца дня противник десятки рас предпринимал яростные атаки, но, оставив перед позициями десантников сотни трупов, откатывался назад. Не могли преодолеть наш заслон и вражеские танки. Многие из них застывали на месте, не дойдя до боевых порядков советских моряков. Другие дымились перед самыми огневыми рубежами наших артиллеристов.

Нелегко пришлось бойцам подразделения Алексея Тарановского. На этом участке следовала атака за атакой. Все пространство перед позицией было покрыто трупами в серо-зеленых шинелях. Тяжело раненный командир остался с десятью бойцами. Люди, что называется, стояли насмерть. Они не пропустили через свои боевые порядки ни одного врага.

На другом участке не менее стойко держалось отделение Сергея Белова. Краснофлотцам часто приходилось вести рукопашные схватки. Дважды раненный Белов продолжал руководить боем. Лишь третье, очень тяжелое ранение вывело его из строя.

Наступили сумерки.

Все попытки гитлеровцев сбросить десант в море не увенчались успехом. Отряд сумел удержаться на захваченном плацдарме. Правда, он понес большие потери. Боеприпасы подходили к концу. Питьевой воды не осталось даже для раненых. Предпринятая переброска всего необходимого на самолетах себя не оправдала. Ящики разбивались о каменистый берег, мешки лопались, и их содержимое разлеталось в разные стороны. На помощь с моря надежды не было вовсе. Свирепый шторм не позволял приблизиться к берегу.

...Пройдут годы, и о мужестве советских воинов, сражавшихся на этих рубежах, будут слагаться легенды... Но тогда мы даже не подозревали о важности своей роли в боевых событиях Великой Отечественной войны. Люди думали лишь о том, как выстоять, как удержать плацдарм. Об этом и только об этом заботились все — от командира до рядового.

Каждый готовился к новому трудному дню — 5 февраля. Командование распорядилось:

"Стрельбу из автоматического оружия вести только по ясно видимым целям и только одиночными выстрелами.

Каждому бойцу вооружиться трофейным оружием и пользоваться боеприпасами, захваченными у противника в первый день боя.

Гранаты бросать лишь в исключительных случаях — только по большим группам врага.

Беречь продукты питания, суточную норму уменьшить втрое".

Цезарь Львович Куников пробирался от одной группы десантников к другой, беседовал с людьми.

Патронов у нас, скажем прямо, маловато, — почти везде говорил он. — Что ж, добудем их в бою. Нет продовольствия? Тоже не такая уж большая беда. Захватим его у немцев.

— А как же "музейный экспонат"? — не удержался от вопроса Павел Потеря. — Без патронов из него немца не зашибешь.

Он с любовью погладил измятый кожух своего знаменитого "максима".

— Возьмите трофейный автомат, — посоветовал майор. — А пулемет пока закопайте в землю... До лучших времен, разумеется.

Скрепя сердце, Павел Потеря выполнил это вынужденное распоряжение. Что поделаешь? Каждый патрон стал на вес золота. Да что там золото! Выстрел измерялся ценой жизни.

Настало утро 5 февраля.

К этому времени неприятель успел сосредоточить перед нашими позициями большое количество танков, самоходных орудий, артиллерии и минометов. Из Новороссийска в спешном порядке продолжали подходить подкрепления.

Вдали в утреннее небо взвились две ракеты. И сейчас же раскатисто ударила гитлеровская артиллерия. В воздухе появились самолеты с крестами на острых плоскостях. Они сбрасывали на нас бомбы, с бреющего полета "прочесывали" позиции десантников частыми струями пулеметно-пушечных очередей.

Только за первый час огневого налета противник выпустил более полутора тысяч снарядов и мин различного калибра, сбросил несколько сот авиационных бомб.

Станичка превратилась в груду дымящихся развалин.

Сквозь завесу едкого дыма мы увидели передовые цепи атакующих. Они продвигались вслед за танками и самоходными установками. Все происходило в полном безмолвии. Но вот ударила наша артиллерия, подал голос "трофейный дивизион", застрочили (тоже трофейные) ручные и станковые пулеметы. В наступающие цепи неприятеля полетели гранаты.

— Немцы могут пройти только через наши трупы! — послышался звонкий голос.

Из уст в уста передавалась эта фраза.

Бой рокотал, приобретая все больший накал.

Там, где становилось невыносимо трудно, появлялся Куников.

— Держитесь, ребята! — подбадривал он бойцов. — Мы сражаемся за Родину! Нам отступать нельзя. Помните девиз защитников Москвы — ни шагу назад!

Наша штурмовая авиация, возглавляемая Героем Советского Союза майором Ефремовым, поддерживала десантников, нанося бомбовые удары по неприятельским боевым порядкам.

В небольшой воронке от авиабомбы наскоро устроился прибывший вместе с нами артиллерийский корректировщик лейтенант Николай Воронин. Он по радио направлял огонь береговых орудий на самые напряженные участки. Несколько часов немцы вели непрерывные атаки. На наши позиции летели тысячи снарядов, мин и авиационных бомб. Смерч огня и раскаленной стали бушевал над небольшим клочком земли, захваченной и стойко удерживаемой черноморцами.

И вдруг наступило затишье. Мы недоумевали — в чем дело?

Оказывается, гитлеровцы в это время устанавливали вдоль переднего края репродукторы. Прошло двадцать минут, и из них на ломаном русском языке послышались слова нелепого обращения к личному составу отряда. Желая облечь абсурд в тогу здравого смысла, вражеские пропагандисты начали с того, что отдали должное мужеству и отваге русских моряков... "Но дальнейшее сопротивление бессмысленно, — хрипели репродукторы. — У вас нет патронов, нет воды и пищи... Что станет с вами и вашими ранеными собратьями? Одумайтесь! Дальнейшее сопротивление все равно не имеет смысла".

Далее диктор вещал о том, что немецкое командование, дабы избежать напрасных жертв с обеих сторон, предлагает морякам сложить оружие и в обмен на это гарантирует им жизнь. На обдумывание нам предоставлялось десять минут. Сигнал согласия — белый флаг.

— Если вы проявите ненужное упрямство, — захлебывались репродукторы, — немецкое командование распорядится одним ударом сбросить вас в море и растоптать. Тогда пощады пусть не ждет никто.

Снова воцарилась тишина.

Минута, вторая, третья... Вот со стороны, где лежали наши раненые, сначала очень тихо, потом все громче и громче, зазвучала знакомая всем песня о Севастополе:

И если, товарищ, нам здесь умирать,

Умрем же в бою, как герои.

Ни шагу назад нам нельзя отступать.

Пусть нас в эту землю зароют.

Песня крепчала, набирала силу и могучим многоголосым эхом повторялась над боевыми позициями советских десантников. Не успели смолкнуть ее слова, как окрестности огласились гулом снарядных разрывов. Взревели моторы немецких танков. Начался новый, еще более мощный штурм. Однако и на этот раз врагу не удалось сокрушить черноморцев.

Краснофлотец Ювеналий Серов в период нового натиска гитлеровцев оказался в окружении. Рядом с ним находились три раненых товарища. Серов отстреливался из пулемета, поворачивая его ствол то в одну, то в другую сторону. Совсем близко разорвалась граната. Пулемет вышел из строя. Краснофлотец получил серьезное ранение в правую руку.

— Врешь, не возьмешь! — выкрикнул Серов и подполз к ящику с трофейными гранатами.

С трудом откинул скрепившуюся присохшей краской крышку. Нащупал длинную деревянную ручку. В ее торцевом отверстии виднелся тугой узелок окончания взрывного шнура. Перед броском его надо выдернуть, как учили на занятиях перед высадкой. Раненый боец стал левой рукой метать гранаты в наседавших врагов. Взрывные шнуры вырывал зубами. До прихода подкрепления он удерживал дом и спас раненых товарищей.

На митинге, проведенном перед самой отправкой десанта, коммунист Александр Ширшов горячо поддержал предложение товарищей агитировать в бою не только словом, но и делом. За два дня неравной схватки с противником он лично уничтожил двенадцать вражеских солдат и офицеров. Трижды был ранен, но не покинул поля боя.

Один из наших лучших агитаторов, любимец всего отряда одессит Владимир Сморжевский потерял счет истребленным гитлеровцам. После каждого удачного выстрела, когда вражеский солдат или офицер падал, сраженный его пулей, никогда не унывающий Сморжевский произносил:

— Пардон... Кто следующий?

"Следующий" не заставлял себя долго ждать. Сморжевский разил и разил их наповал.

Вечером 5 февраля Ц. Л. Куников в письме, адресованном командиру Новороссийской военно-морской базы Г. Н. Холостякову, писал: "Старший краснофлотец товарищ Сморжевский истребил лично за два дня боев 27 фашистов, из них — четырех офицеров. Уничтожил пулеметный расчет. Он просит передать вам трофейный пистолет, взятый им сегодня в бою".

В этот же день бессмертный подвиг совершил коммунист Михаил Корницкий. Во время уличных боев в Станичке группа десантников оказалась отрезанной от основных подразделений отряда. Гитлеровцы бросили в бой три танка, один из которых Корницкий тут же подбил. Два других повернули назад. Вражеская пуля задела смельчака. Кольцо окружения сжималось. Боезапас подходил к концу:

— Надо идти на прорыв, — решили моряки.

Легко сказать... Попробуй пробиться, когда единственный проход накрепко блокирован.

— Прощайте, товарищи! — поднялся Корницкий. — Я проложу вам путь из окружения.

Обвязав себя гранатами, он, превозмогая боль, вскарабкался на стену и прыгнул с нее на ошеломленных появлением окровавленного, моряка немецких пехотинцев. Гранатный взрыв смешался с воплями ужаса. Многие гитлеровцы упали, сраженные осколками. Воспользовавшись моментом, десантники устремились вперед и вырвались из кольца окружения.

В эту ночь мы получили солидное подкрепление, на плацдарм высадилась 255-я бригада морской пехоты. На рассвете 6 февраля немецкое командование подбросило на линию огня новые подразделения пехоты. Атаки последовали со все возрастающей силой. На десантников шли танки и самоходные установки. Били и били орудия и минометы. Над плацдармом непрерывно висели вражеские бомбардировщики. На отдельных участках противнику удалось вклиниться в боевые порядки наших подразделений. Моряки молниеносно переходили к рукопашным схваткам, и враг не выдерживал — откатывался назад. Так продолжалось до конца дня.

Через двое суток тут высадилась и 83-я бригада. Вновь прибывшие с ходу заняли оборону и вскоре, начав наступательные операции, значительно расширили плацдарм. Они, как никто, понимали и могли по достоинству оценить беспредельное мужество бойцов отряда, которые трое суток вели неравную схватку с немецко-фашистскими войсками.

"Краснофлотцы и командиры отряда майора Куникова! — писал личный состав бригады морской пехоты полковника Потапова. — Мы, краснофлотцы и командиры 255-й бригады морской пехоты, восхищены вашим мужественным сражением с фашистскими оккупантами.

Вы обеспечили плацдарм для высадки десанта морской пехоты. Мы выражаем вам чувство великой братской благодарности...

Братья, мы пришли вам на помощь и клянемся, что начатое вами дело освобождения города Новороссийска доведем до конца. В ближайшее время город снова будет советским!

Да здравствует свободолюбивый советский народ!

Да здравствует Коммунистическая партия!

Да здравствует наша великая Родина!"

На предыдущих страницах рассказано лишь о немногих эпизодах боев, в которых проявились лучшие духовные качества воинов, возглавляемых майором Куниковым. Список подлинных героев можно продолжить. Это командиры: Антон Бахмач, Григорий Слепов, Николай Тетеревенко, Иван Жерновой, Иван Ежель, Игнатий Потапов, Николай Воронкин, Владимир Катещенков, Алексей Лукашов, Иван Гребенщиков, Алексей Рыбнев; старшины и рядовые: Сергей Колот, Николай Алешичев, Владимир Вартанов, Петр Головко, Владимир Егоров, Алексей Левин, Капитон Плакунов, Отарий Джайяни, Георгий Волков, Иван Диденко, Александр Красюк, Виктор Климов, Михаил Ляшенко, Владимир Новожилов, Петр Смирновский, Иван Чугуевец, Василий Толстых, Степан Ткаченко, Дмитрий Хохлов, Василий Чернов, Алексей Шутов, Дмитрий Яицкий, Иван Макаренко и многие, многие другие. В тяжелые дни испытаний на самых опасных участках находились наши медицинские сестры Нина Марухно, Зинаида Романова, Лидия Верещагина, Надежда Лихацкая, Галина Воронина, Ольга Жерновая, Мария Виноградова, Любовь Щетинина. Они не только оказывали раненым необходимую помощь и выносили их под огнем с поля боя, но и, когда требовала обстановка, сами становились в ряды сражавшихся и с оружием отбивали бесчисленные атаки врага.

Мне довелось стать очевидцем незабываемого случая, который произошел в полдень 6 февраля. Под огнем неприятеля мы с Куниковым достигли участка наиболее ожесточенных вражеских атак. Десантники вели меткую стрельбу из автоматов, конечно, одиночными выстрелами. Метали гранаты. Поражало, что по соседству царило относительное затишье.

— Странно, — с удивлением проговорил майор К уников, — почему они не стреляют? Да, да... Почему? Взгляните, немцы идут на них в атаку!

Действительно, около взвода гитлеровцев шло на позиции черноморцев. Мы с Цезарем Львовичем стремглав кинулись на этот рубеж.

— Почему не открываете огонь? — резко спросил Куников у оказавшегося поблизости краснофлотца Матвеева.

Тот молчал.

— Я спрашиваю, почему?

Немецкая цепь между тем приближалась.

Не теряя времени, я схватил лежавшие подле Матвеева трофейные гранаты и начал их метать а надвигавшуюся лавину неприятельских боевых порядков. Потом лег за сиротливо стоявший трофейный пулемет и открыл огонь.

— Так в чем же дело? — снова спросил майор, когда опасность миновала.

— Не изучали, — с сожалением ответил Матвеев,, указывая на отбитое у немцев оружие.

Оказывается, он и его товарищи прибыли к нам с пополнением в последний момент и еще не успели овладеть трофейным оружием, которое в отряде изучалось до тонкостей.

— Вот товарищ комиссар киданул фрицевские гранаты, и все вышло, как полагается. А я, — краснофлотец указал на несколько ящиков этих гранат, — две штуки бросил, а они, проклятые, не взорвались.

Мы с майором Куниковым наскоро объяснили молодым десантникам, как обращаться с гранатами и пулеметом врага. Об этом случае решили до поры до времени умолчать. О чем говорить-то? Позор на все Черноморье! Только забыть о случившемся не удалось. И напомнил мне случай с трофейным оружием сам краснофлотец Матвеев. Произошло это много позднее, когда наш батальон вышел из боя и готовился к новой десантной операции.

— Разрешите мне, товарищ комиссар, выступить перед пополнением и рассказать о своем позоре? — обратился ко мне Матвеев. — Пусть знают и учатся на ошибках, за которые в бою приходится платить самой дорогой ценой.

— Не стыдно будет?

— Еще и как, — сознался краснофлотец. — Только молчать не тоже... Так разрешите побеседовать с ребятами?

— Возразить трудно. Разрешаю.

Такая беседа состоялась. Она здорово помогла командованию в деле совершенствования воинской выучки бойцов, как нельзя лучше подтвердила небезызвестное солдатское правило: "Тяжело в ученье — легко в бою". Сам Матвеев в последующих десантных операциях неоднократно проявлял высокое боевое мастерство, инициативу и исключительную находчивость.

Да, все это произошло позднее... Сейчас же земля содрогалась и стонала от частых взрывов. Фонтаны огня и земли поднимались над примитивными окопчиками и укрытиями, в которых засели наши десантники. В такой обстановке, казалось, не существует да и не может существовать никакой возможности для проведения политико-массовой работы. Каждое отделение, почти каждый боец по сути дела были предоставлены самим себе. Тем не менее наши политруки нашли новые формы и методы постоянного общения с людьми, сумели наладить регулярную целеустремленную воспитательную деятельность. В отряде стал выходить машинописный листок, озаглавленный "В последний час". Он передавался из рук в руки, и личный состав узнавал из листка основные материалы Совинформбюро, знакомился с наиболее яркими примерами героизма наших бойцов и командиров. Агитаторы в отделениях широко использовали листки "В последний час" в своих беседах. Появления каждого листка краснофлотцы ожидали с нетерпением и понятным интересом. В случае задержки волновались, запрашивали по цепи, почему к ним до сих пор не пришел этот листок.

У меня сохранился пожелтевший от времени, зачитанный буквально до дыр листок "В последний час" от 5 февраля 1943 года. Вот его текст:

"В последний час

По Советскому Союзу

Наши войска заняли: Красный Лиман, Купянск, Кущевскую, перерезали железную дорогу Орел — Курск.

События в отряде

Группа бойцов под командованием лейтенанта Пшеченко в стремительном броске захватила пушку противника и из нее успешно громит фашистов.

Краснофлотец Степанов из боевой группы младшего лейтенанта Пахомова гранатой подавил пулеметную точку врага и из автомата уничтожил пять фашистов.

Член партии Олег Любченко из 5-й боевой группы проник с тремя краснофлотцами в расположение врага и незаметно подполз к вражескому орудию. Уничтожив расчет, бойцы захватили орудие и два пулемета. Повернув пушку и пулеметы в сторону врага, храбрые моряки открыли губительный огонь по гитлеровцам.

Из трофейного оружия Любченко и три его боевых товарища уничтожили до 100 немецких солдат и офицеров.

Краснофлотцы! Бейте врагов, как их бьет член партии Любченко!"

Но не только листовки являлись средством политической и боевой информации. Ночью, когда огонь немного стихал и немцы вели подготовку к новым атакам на другой день, мы проводили короткие совещания заместителей командиров боевых групп по политической части, секретарей партийных и комсомольских организаций, агитаторов. На этих совещаниях подводились итоги боев, шел обмен опытом политработы, рассматривались боевые характеристики и рекомендации в партию особо отличившихся воинов.

Политико-воспитательная и агитационно-массовая работа велась в подразделениях отряда непрерывно. Она способствовала мобилизации десантников на выполнение самых трудных заданий, помогала воспитанию стойкости и массового героизма. Характерно, что даже самые робкие люди под воздействием окружающей обстановки, видя самоотверженность товарищей по оружию, становились героями. Читатель вероятно помнит случай, когда в момент построения перед отправкой в десант в строю отряда не оказалось краснофлотца Капустина. Как же сложилась в дальнейшем его военная судьба? Оказывается, Капустин долго упрашивал начальника снабжения Ибрагимова отправить его в боевые порядки десанта. Вечерами он подолгу стоял на пирсе, прислушиваясь к отдаленному гулу артиллерийской канонады, с болью в сердце смотрел на полыхающее зарево над невидимым клочком земли, на котором геройски сражались такие же простые, как и он, парни.

— Отпустите, товарищ старшина, — снова и снова повторял Капустин. — Честное слово, оправдаю доверие.

— Не торопись. Подумай.

— Думал, очень много думал... Стыдно мне. Скажите, чем я хуже других?

— Выходит, хуже — безжалостно резюмировал Ибрагимов, втайне с любопытством наблюдая чудесное превращение, происшедшее в натуре Капустина, — Был бы не хуже, не отирался бы по тылам.

Штормить стало несколько меньше, и Ибрагимов готовил к отправке катера с продовольствием и боезапасом для находящихся в непрерывном бою подразделений нашего отряда. Среди прочего груза оказалась небольшая посылка, адресованная Куникову и мне. Догадываюсь, что ее нарочно "сообразил" догадливый начальник снабжения, чтобы иметь повод для развязки порядком надоевшей ему истории с краснофлотцем Капустиным. Ему-то старшина и вручил эту самую посылку.

— Передашь лично майору, — распорядился он. — Марш на катер! Да смотри мне...

Не чувствуя от радости под собой ног, краснофлотец кинулся выполнять распоряжение.

И вот Капустин в нашем блиндаже.

— Старый знакомый, — узнал его Куников. — Ваша фамилия, насколько я помню...

— Капустин, — опередил Цезаря Львовича краснофлотец и тише добавил: — Только пусть у вас, товарищ майор, таких непутевых знакомых будет поменьше.

Куников похлопал Капустина по плечу.

— Ничего, у вас еще все впереди. Пусть случившееся станет горьким уроком.

— На всю жизнь, — сурово проговорил краснофлотец. — Разрешите, товарищ майор, остаться в отряде?

— Разрешаю. Да, боевая обстановка, пример товарищей изменяют многое, вырабатывают в характерах людей новые, просто-таки замечательные качества, свойственные воинам сильным духом, волевым, беззаветно храбрым.

В период сражения за Новороссийск мы невольно становились свидетелями самых, казалось бы, невероятных историй. Одна из них запомнилась особенно ярко. Тем более, что и сегодня эта история имеет свое продолжение. О ней вспоминают все наши (теперь уже бывшие) десантники, которым доводится бывать в Новороссийске, заходить в дом № 62 по улице Советов. Здесь куниковцев принимают особенно радушно, угощают всем, что есть в запасе и в соседних магазинах. Хозяйка Марфа Антоновна от всей души потчует дорогих гостей.

— Ешьте, ешьте на здоровье, спасители вы мои, — обычно воркует она, стараясь скрыть волнение и невольные слезы.

Еще в те времена, когда наш отряд ходил на задания во вражеский тыл, многие слышали, что у старшины Николая Алешичева где-то в Новороссийске осталась жена Марфа с сыном и дочуркой. Но где, сам Алешичев толком не знал.

...Настала памятная ночь с 3 на 4 февраля. Краснофлотцы занимали дом за домом в предместье Новороссийска. Вместе со всеми отважно дрался старшина Николай Алешичев. Во главе небольшой группы краснофлотцев он проник на улицу Азовскую. С чердачного окна третьего от перекрестка дома полоснула пулеметная очередь. Алешичев ловко метнул туда гранату. Пулемет смолк. Вторую гранату он собрался бросить в подвальное помещение, откуда пробивался слабый свет. Старшина уже поднял руку, размахнулся, но в последний момент задержал бросок и крикнул:

— А ну, фашистские гады, вылезайте добром! Конец вам!

Секунду длилось молчание, и вот до слуха бойцов донесся дрожащий женский голос:

— Коля! Родненький наш... Это мы. Понимаешь, мы.

От изумления Алешичев так и застыл с гранатой в вытянутой руке. Потом метко бросил ее в соседний двор, откуда слышались короткие очереди немецких автоматов, и прыгнул в подвал.

Вскоре краснофлотцы, соблюдая максимальную предосторожность, переводили от дома к дому семью боевого старшины. Несколько раз отбивали нападение гитлеровских солдат и снова продолжали свой путь к тылам отряда.

Марфа Антоновна несколько дней ухаживала за ранеными воинами боевой группы Тарановского. При первой возможности ее и детишек отправили на Большую землю.

А события разгорались. На плацдарме появились части нашей 18-й армии. Мы получили мощную поддержку танков и полевой артиллерии.

10 февраля отряд получил приказ отойти с переднего края и взять на себя охрану побережья. Тут мы принимали корабли с боевой техникой, боеприпасами и продовольствием, встречали, прибывающие на плацдарм армейские части, занимались эвакуацией раненых на Большую землю. Отдельные группы отряда продолжали участие в сражении в качестве штурмовых групп в боевых порядках армейских частей

В этот же день Цезарь Львович Куников был назначен старшим морским начальником в Станичке. Командный пункт нашего отряда перешел сначала в поселок Алексино, а затем на Мысхако.

В связи с большим потоком кораблей, идущих с Большой земли, пришлось заняться оборудованием новых причалов на Суджукской косе для выгрузки танков и артиллерии. Стройку вели по ночам. Краснофлотцы работали до изнеможения, держа постоянно под рукой готовое к бою оружие.

Как-то в одну из таких ночей мы с Цезарем Львовичем присели отдохнуть. Незаметно разговорились. Вспомнили доброе мирное время... Потом, конечно, друзей, павших в битвах с врагом.

— Завтра же утром надо представить к наградам всех отличившихся в боях на Малой земле, — заметил Куников. — Это, Коля, наш командирский долг перед людьми, которые верили нам, шли за нами в полном смысле слова в огонь и в воду. Я искоса взглянул на его грудь. Из-под распахнувшегося ватника выглядывал серебряный диск медали.

— Что смотришь? — перехватил мой взгляд Цезарь Львович. — Эта награда мне тем и дорога, что она у меня одна-единственная.

Я знал, что медаль "За трудовое отличие" Куников получил незадолго до войны.

— Молчи, — словно угадал, о чем я хочу заговорить, Цезарь Львович. — В бою для нас самая высокая награда — доверие личного состава. И какое доверие! Ты видел того же Потерю или, скажем, Кириллова в бою? Орлы! Выполняют любой приказ. А почему? Верят своим командирам. Это, брат, ценить надо. Вот и давай, не откладывая на потом, по достоинству отметим наградами наших героев. Когда матрос видит, что о нем помнят, его награждают, он во сто крат опасней для врага.

— Жаль, не могу сделать представления к награде на майора Куникова, — с сожалением сказал я в ответ на его тираду. — А его бы...

— Брось. Сейчас не об этом думать надо... Да, может, и не стоит.

Я снова и снова поражался скромности этого человека. Не привык Цезарь Львович жить для себя. Все у него для людей, во имя общего дела.

Куников задумался. Потом с приглушенным вздохом проговорил:

— После всего, что мы видели и испытали, ужасно жить хочется. Представь себе, раньше об этом как-то никогда не думал.

— Долго ли еще нам жить осталось? — иронически отозвался я, хотя самому в этот момент хотелось того же, что и командиру.

— Как знать... Может, и долго. Ну, да об этом у нас еще найдется время потолковать. Помолчали.

— Будь жив и здоров, — легонько толкнул меня в грудь Цезарь Львович. — Пора за дело браться. Завтра увидимся. И не забудь — прямо с утра готовь наградные листы.

Он встал и направился к причалам, принимать подходившие корабли с танками. Я, как мы договорились, должен был идти на рыбозавод, чтобы проследить за эвакуацией раненых.

— Смотри будь осторожен, — обернулся на прощанье майор. — До скорой встречи!

Кто мог знать, какой будет эта самая скорая встреча?

11 февраля в 4 часа утра, когда отчалили последние корабли с ранеными, ко мне подбежал запыхавшийся связной Куникова краснофлотец Дмитрий Гапонов.

— Беда! — выпалил он. — Майор тяжело ранен.

— Когда? Как?

Он стал сбивчиво объяснять.

Все произошло часа три тому назад, Противник открыл сильный артиллерийский огонь по Суджукской косе. Снаряды стали рваться на минном поле, вызывая детонационные взрывы наземных мин. Раскаленный осколок скосил Цезаря Львовича. Его отнесли на командный пункт.

Здесь я и застал майора Куникова. Он с трудом приоткрыл глаза, сделал попытку пошевелиться, но не смог.

— Плохи мои дела, Коля, — еле слышно прошептал он. — Глупо... Как невероятно глупо и нелепо все получилось.

Вызванный с Большой земли катер долго не мог подойти к причалу. Прямо по нему неистово палили вражеские артиллеристы. Чтобы не терять драгоценного времени, мы положили раненого командира в резиновую шлюпку и погнали ее в море навстречу судну.

Цезаря Львовича увезли.

В минуты радиосвязи с Большой землей мы все время запрашивали о здоровье майора. Все десантники знали: ему сделали операцию, состояние очень тяжелое.

12 февраля майор Цезарь Львович Куников скончался.

Скорбная весть мигом облетела подразделения нашего отряда. Суровы и решительны были лица командиров и краснофлотцев. Немногословно, как и подобает мужественным людям, они клялись памятью любимого командира еще решительней громить гитлеровских захватчиков, принесших на нашу родную землю смерть и разрушение.

Торпедный катер доставил меня на берег, с которого мы вместе с Цезарем Львовичем вышли в его последний боевой рейд.

Многолюдным был траурный митинг. Красноармейцы и краснофлотцы, тысячи местных жителей прощались с прославленным героем Малой земли.

В толпе провожавших майора в последний путь находился и старшина 1 статьи Евгений Сущенко. Под впечатлением виденного и слышанного он вскоре написал песню о Цезаре Куникове. Ее пели не только у нас. В этой песне все было, как в яркой боевой жизни отважного майора:

Море за кормою яростно ревет,
Катера с десантом держат курс вперед.
Ночью над Мысхако шел девятый вал,
Куников с отрядом берег штурмовал.

Мы прощались с человеком, который жил не для себя и погиб за свой народ.

Офицер штаба нес на маленькой подушечке одну-единственную награду павшего на боевом посту воина — мирную медаль "За трудовое отличие".

Я взглянул на нее и вспомнил наш последний разговор. Стало до боли обидно за товарища и командира. Ведь он заслужил большего. И представляли ведь к наградам. Быть может, даже наградили, но в силу нелепой случайности майор Куников так никогда и не прикреплял к гимнастерке своих боевых наград.

Когда Георгий Никитич Холостяков предоставил мне слово, я почувствовал у горла тугой комок. Спазма мешала промолвить даже слово. Невероятным усилием воли заставил себя что-то сказать — несколько слов... Слезы, слезы, которых я у себя не помнил с детства, потекли по щекам. Я умолк.

Молчали и тысячи присутствовавших на митинге людей.

А слезы текли и текли. Я не стыдился их.

— Крепись, комиссар! — послышался над самым ухом голос Холостякова. — Крепись!

Дальнейшее происходило словно в тумане.

Выступления. Клятвы. Слезы.

За период боев с 4 февраля по 27 марта 1943 года личный состав отряда уничтожил более 2000 солдат и офицеров противника, несколько танков и артиллерийских орудий, большое количество различной военной техники и средств связи.

Мы узнали, что майор Цезарь Львович Куников удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Вместе с ним это звание было присвоено младшему сержанту Михаилу Корницкому. Сотни отличившихся в боях на Малой земле командиров и краснофлотцев отмечены орденами и медалями Советского Союза.

Ныне Станичка называется поселком Куников-кой. Одна из ее улиц носит имя Михаила Корницкого.